Листопад

- Папа! Какой сегодня чудный день! Лес будто в сказочном ожерелье...

Отхлебывая маленькими глотками дымящийся суп, Буравлев не сводил взгляда с дочери. Она сегодня действительно была в ударе. И ему стало весело. Он рассказывал:

- Глянул Ковригин: ни собаки, ни зайца - только из комеля хвост торчит. Поначалу подумал - заячий, а оказался собачий.

Оказывается, его гончая застряла в дупле. Освободил ее, а там, в глубине дупла, - заяц. Пробовал достать - не получается. Пришлось идти за пилой. А вернулся - косого и след простыл. Не захотел на закуску попасться.

Буравлев трясся от неудержимого хохота.

- Ну и косой! Вот хитрюга, а? - давясь от смеха, выговаривал он. Молодец, сумел обскакать двулапого. Ковригина такая досада взяла, что с горя про выпивку забыл.

После обеда отец, довольный Наташиной лаской, ушел в кабинет заниматься своими делами. Наташа, поставив на стол грязную посуду, застыла в мечтательной позе. Часто отец, уходя, говорил: "Да, Сорока-Белобока, плохи у нас с тобой дела". Сегодня его слова показались особенными: в них была теплота и скрытая любовь к ней. Она любила отца. Да, да, любила... А сегодня его любила, как никогда...

Наташа выбрала момент и вошла к отцу. Он что-то писал. Она стояла молча. Он кончил писать, обернулся. Ждал, что скажет.

- Папа, я все же решила пойти в бригаду Лизы.

Он с горечью проговорил:

- Жаль!.. У тебя получается, как у той слепой лошади: ни тпру, ни ну. Одним словом, ни с места. А когда же будешь готовиться в институт?

Наташа сказала как могла мягче:

- Не всем быть учеными. И так их больше, чем надо.

- Чепуху болтаешь!.. - оборвал он дочь. В голосе его проступили нотки раздражения. - Придет время, спохватишься, да поздно будет. По мне, даже лучше, что будешь дома.

Наташа оживилась, положила руки ему на плечи.

- И я так разумею. Но ты не думай, что я против института. Разве работа мне помешает готовиться? Я же буду стараться...

- Может, ты и права, - вздохнул Буравлев. - Действуй как знаешь. Ты теперь выросла. - Он поднялся и пошел к двери. От прежней его веселости ничего не осталось. И почему его слова не доходили до дочери? То ли он стал другим, то ли она не хочет его понять?..

4

Красный бор все же не свели. Стоял он, шумел под ветрами окскими... Маковеев не стал обострять с лесничим своих отношений, и план вырубки передал ромашовцам. Да и сам старался реже встречаться с Буравлевым. Всякий раз, когда ему докладывали о каких-либо новшествах Приокского лесничества, лишь усмехался:

- Можно подумать, что он на луну слетал...

Буравлев уже стал привыкать к тому, что Маковеев сторонился его. Поэтому он изрядно был удивлен, когда в конторе своего лесничества застал Маковеева. Директор сидел за большим бухгалтерским столом, меховая куртка была расстегнута, из-под нее выглядывал пестрый шерстяной свитер. Помощник лесничего Ковригин лежал на полу у печки, прижимая к топке подошвы мокрых валенок.

- Зверь пошел больно хитрый, - разглагольствовал Ковригин. - Не перехитришь никак. Ты думаешь так, а он такой фортель выкинет, что и мудрецу невдомек.

- Век кибернетики и межзвездного плаванья, Степан Степанович, - шутил Маковеев и, повернувшись к Буравлеву, строго насупился.

- А что, может, и правда? - оживился Ковригин. - Со мной приключилось однажды такое, что сам черт позавидует. В то время я принял лесничество. Жили мы в полуразрушенной сторожке. Не хватало харча. Пополнять его приходилось рыбой. Поставишь вечерком удочку, а утром у тебя на сковородке щука. Как-то пришел я за уловом, и, веришь, глазам чудно: удочки мои валялись возле проруби и крючки целы, но ни улова, ни поживы. Продолжалось так несколько дней. Вот и решил я во что бы то ни стало изловить вора. Стало светать, когда я в секрете услышал хлопанье крыльев. Из сосняка на лед скользнула ворона и присела у самого края лунки, сунула голову, потянула клювом леску. Подняла ее на несколько сантиметров и наступила лапкой. Это для того, чтобы леска не могла снова ускользнуть в воду. И так много раз. Река в этом месте глубокая. Леску к удилищу приходилось брать подлиннее. Ворона хватала ее в клюв и, пятясь, оттягивала метра на полтора. А когда пожива уперлась уже в край льда, ворона ловко дернула леску и - рыбина на льду. Во, брат, чудеса...

Ковригин носком валенка поддел ручку чугунной дверцы, толкнул ее и закрыл топку.

- Жарко стало. Запарился, аж до нутра достало, - и рукавом полушубка начал усердно вытирать вспотевшее лицо. - А что же стало с вороной? Место было удобное, выцелил ее. С первого выстрела. Сделал из нее чучело. Во, брат, чудеса... А ведь тоже ворона...

Буравлев выждал, пока закончил рассказ Ковригин.

- Анатолий Михайлович, мне почему-то сообщили, что план посадки деревьев на этот год урезали, так ли это?

- Кто сказал, что урезали? - удивился Маковеев. - Фондов сколько хочешь.

- А в чем же дело тогда? - Буравлев присел на табурет поближе к печке. - Почему же не приняли во внимание тогда мое предложение? Сейчас обсадить деревьями берега Оки, как никогда, кстати.