Лиственница

И вдруг, когда коснулась ночь
Моей души, уставшей звать на помощь,
И вдохновенье побежало прочь,
Как Золушка, отстукивая полночь.
Я услыхал тот незабвенный звук,
Незамутнённый, дивный, сокровенный.
Лишь на мгновенье он обжёг мне слух,
Но приоткрыл окраины вселенной.
И, всё забыв, я всё узнал опять.
И на губах затрепетало слово:
В чужих одеждах, стёртое, как знать.
Как блудный сын… Ну я не знаю… Снова.

* * * * *

Черноголовка, 1980

Цикл

I

Но когда чудеса в решете
раздаются с подарками, даром!
Но когда через солнце в глаза
опускается день в декабре!
И когда замерзает слеза —
на щеке,
а река протекает.
Начинается праздник души —
голубая пушистая ель.
Я хочу этот солнечный мир
научиться торжественно славить,
потому что так мало теперь
мне осталось, мне нужно опять.
Только, Боже, пойми и услышь,
и надежду дайте мне, люди,
что я буду для вас говорить.
Танцевать. Удивляться. И петь.
Начинается день в декабре —
толстостенным мохнатым узором
и грядёт напролом, напрямик:
через солнце,
мороз
В декабре…

II

День подкрашен слезой акварельной,
Ночь чернее, чем банка чернил.
И обидеть тебя недоверьем
Мне не хватит ни духу, ни сил.
За рекой тяжелеют сугробы,
Недовольно топорщится лес,
Но, упрямый и крутолобый,
Путь мой рвётся в сиянье небес.
Чем отметить такое смешенье
Обстоятельств, свидетельств и дат,
Пастернаком моё увлеченье,
Или просто всё сыплю подряд?
Всё чужое возьму без оглядки,
Всё своё разбазарю внаём,
Лишь бы с небом, играющим в прятки,
Мне остаться навеки вдвоём

* * * * *

Москва-Черноголовка, 1979

Восточный цикл

I

Нет горечи мудрей и совершенней,
Чем горечь та, что в зёрнышке таится.
Арабский город. Зной. Пустыня. Мекка.
Нет горечи целительней и слаще,
Чем горечь слёз, на вкус таких солёных.
Любимый мой. Эллада. Эвридика.
Нет горечи погибельней и горше,
Чем горечь смерти – тайное влеченье.
Германия. Безумие. Лисица.
Но горечь есть —
О, краешек свирели!
Голубка нежная. Рыданье и спасенье.
Звезда на небе. Ветра дуновенье.
Пастушья речь. Младенец в колыбели.

II

Настигает стрела птицу в полёте.
Вдоль ущелья стремглав проносится эхо.
Там вдали каменеет аул вечерний.
На дороге пыль: гонят с пастбища стадо.
Чаша озера, опрокинувшись, солнца костёр гасит.
Наша речь течёт покойно и величаво.
Хочешь – протяни руку – наберёшь звёзд полные горсти,
Под зелёным небом спишь, названный брат вселенной.
… Что же делать, если земля мне дороже человека;
Если родное небо заставляет глаза и сердце плакать;
Если раскалённый воздух пьянит, как арак2 голубоглазый.
А для всей ненависти лишь одно направление знаю – Рoссия

III