Листы имажиниста (сборник)

§ 21. Четырнадцатисложный стих речитативен. По своей гибкости он будет преемником или сотоварищем александрийскому на сцене.

§ 22. Поэты не выбирают преднамеренно свободный стих или правильный размер. Правильный размер – это часть нашей свободы…

§ 23. Мы ожидаем того момента, когда александрийский размер, помещенный между строками свободного стиха, не будет выделяться, как будто напечатанное жирным шрифтом. Необходимо, чтобы он заставил нас позабыть, что, появляясь то тут, то там в пестрой и живописной армии размеров, он носит форму прежних регулярных войск и ходит церемониальным маршем…

§ 24. Бывают темы, которые требуют не только периодического появления правильного размера, но и точности рифм.

§ 25. Одиннадцатисложный стих, разбитый на 8–3: первое полустишье – 8, это бодрый лирический взлет; потом второе – 3, падение, полет окончен. Иногда таковое изображение бывает необходимо:

Un cri voudrait jaillir de moi || et ne peut.

(Крик хотел бы вырваться из меня, и не мог. – Шарль Вильдрак.)

§ 26. Иногда в строфе с точным числом слогов волнение или лиризм в какой-нибудь одной строке переливается через край, и таким образом в ней получается на один или на два слога больше, чем в остальных:

Quand, plaie enorme et rouge, une voile, soudain,
Tumèfiée au vent, cingla vers les debarcadères,
Quèlqu un qui s’en venait des pays legendaires…

(Когда парус, пухнущий от ветра, как огромная и красная рана, внезапно подплыл к пристани, кто-то, кто пришел из сказочных стран… – Эмиль Верхарн.)

§ 27. Подобно тому как художник избегает резкой грани между двумя поверхностями или двумя красками, так не мешало бы иногда и поэтам ослаблять слишком откровенную цезуру, оставляя на конце ее непроизносимое e неопущенным. Тогда, вместо разделяющего бруса, получается легкий туман, нечто похожее на стройное молчание. Пример во второй строке:

Je l’ai mêllêe avec la mienue
Quelle est la mienne

, quelle est la tienue,Quelle est celle qui parle en bas…

(Я смешал ее со своею, которая моя, которая твоя, которая та, что говорит внизу… – Анри Батей.)

Все знают, какого очарования достиг в своих балладах Поль Фор исчезновением и игрой этих непроизносимых е![80]

§ 28. Необходимо, чтобы читатель, открыв книгу, написанную свободным стихом, нашел там не меньшее разнообразие форм, чем в книге Банвилля или Гюго.

У прежней поэтики был огромный выбор развлечений не только в разнообразии размеров, но и в порядке строк. В рондо находила себе приют такая мысль, которая не могла бы приспособиться к балладе.

Сонет, триолет, рондель, баллада – это все различные и приспособляемые к определенному содержанию рамки. Нужно, чтобы новая поэзия, которая не хочет этой новой канвы, отличалась бы бесконечным разнообразием и умением беспрестанно приспосабливаться.

§ 29. При помощи свободного стиха можно выразить и отобразить все. Вьелле-Гриффэн, напр. («Памяти Стефана Маллармэ»), употребляет такой свободный стих, с массой аллитераций и обильно рифмованный, который сначала привлекает внимание длинными строками, а потом позволяет ему время от времени ослабевать на коротких. И разве этим не достигаются в некоторых случаях поразительные результаты?

Avec l’eblouissement de ce soleil, ces ombres
Ainsi qu’au gre d’une palette etraoge,
On trace aux dalles chaudes de ces decombres
Des pas nus d’anges…

(С угасновением солнца эти тени, будто по воле странного шпахтеля, чертят на горячих плитах руин босые шаги ангелов… – Франсис Вьеме-Гриффэн[81].)

§ 30. Можно установить строфы свободного стиха, чей силуэт, – а пожалуй, и точное метрическое строение – повторяется несколько раз. Эти стихотворения, написанные свободным стихом, с точной структурной повторяемостью, в которой слабо подготовленный читатель лучше постигает намеренность, восприимчивы к самому большому разнообразию.

Эту манеру письма, среди других многочисленных поэтов, особенно любовно разрабатывали Жюль Лафорг, Гюстав Кан, П. Н. Руанар[82].

§ 31. Когда, в исключительных случаях, свободный стих не может приноровить свою форму к содержанию, это означает только одно, а именно: он ищет неожиданностей и отклонений. После вереницы правильных стихов, напр., гекзаметров, когда ухо начинает принимать размер уже совершенно пассивно, рождается потребность, диктуемая не смыслом, а скорее усталостью уха, противодействовать этому.

Словно вы тихонько дуете на струю дыма, чтобы сдвинуть ее с места.

И тогда появляется одиннадцати-, тринадцати- или четырнадцатисложная строка, и она нисколько не вредит стиху, она очаровательна: