Лисы округа Хансон

– Мечтай, урода кусок! – рычит Союль и отнимает, наконец, руку от макушки Ри Тэсо, его голова ещё какое-то время дрожит в миске и остатках мозгов и крови, а потом валится набок.

Союль вытирает руку о висящее на спинке барного стула полотенце, прижимает его к открытой ране и стоит в напряжённом молчании какое-то время. Харин следит, как течёт капля крови по его руке к локтю, пропадает под рукавом чёрной дорогой рубашки.

– Не волнуйся, моя колючка, жить буду, – заметив её внимание, усмехается Союль. На миг одолевшее Харин беспокойство испаряется с шипением прямо с поверхности её разгорячённой кожи.

– Завали. Я не о тебе волнуюсь.

Союль широко улыбается.

– О полотенце, небось? Прости, придётся его выкинуть – вонять будет кровью и трупом, оно тебе не надо.

Он снимает его со спинки стула и самостоятельно несёт в ванную – дорогу выбирает безошибочно, как будто бывал в квартире Харин не раз, и у спальни Джи кривится всем лицом. Оттуда пахнет домовым, и токкэби с его тонким чутьём на любых существ узнаёт дух Джи быстрее, чем Харин успевает предупредить его:

– Не суй свой нос, куда не просят.

– Эта мохнатая каланча живёт с тобой, – ворчит Союль, возвращаясь на кухню. – Я терпел твою дружбу с имуги, потому что тот был ребёнком, но ёндон…

Харин уже запаковала протухшую голову окончательно мёртвого Ри Тэсо в три пакета и морщится от стоящего в воздухе запаха, а потому обиду Союля пропускает мимо ушей.

– Мусор с собой заберёшь? – говорит она бывшему мужу так, словно он её нынешний, и двигает в его сторону запакованную посылку – там голова, миска, в которой голова лежала и обтекала, нож, которым воспользовался Союль… Всё это подлежит теперь уничтожению: любая вещь, соприкасавшаяся с потусторонним, должна быть предана огню или отдана в храм для очищения. Дубина Джи об этом вечно забывает, и Харин частенько приходится прибираться за ним после его ритуалов.

В основном Джи занимается безобидными вещами вроде очищения дома от мелких пакостников, сеансов связи с душой его умершей бабули (та всё ещё не получила новую жизнь, и этот факт красноречиво намекает на то, что при жизни бабуля Джи нагрешила немало, но домовому об этом Харин не говорит). И тем не менее даже такие простецкие ритуалы, никому не причиняющие вреда и не вмешивающиеся в порядок обоих миров, оставляют на вещах свой неуловимый след. Его либо следует уничтожить, либо очистить, чтобы он, словно песок под ногами или запах стухшей курицы из мусорного бака, которую оттуда давно выкинули, не мешал людям жить.

– Ты теперь будешь искать шамана Лю по всему Ыджонбу? – спрашивает Союль, безропотно принимая пакет с мусором. Харин пожимает плечами.

– Ничего другого не остаётся, но мне повезло: у меня есть кое-кто в том районе, помогут отрыть шамана, где бы он ни был. Спасибо, что подсобил, кстати.

– Не благодари, – губы Союля гнутся дугой вниз, весь его вид кричит о неодобрении. – За такое не благодарят.

– Ага-угу, только это грустно, очень грустно, – на автомате договаривает Харин и поднимает глаза к Союлю, а тот не выглядит даже чуточку весёлым. Ну что ещё?

– Харин, дорогая, – заговаривает он вкрадчивым голосом. Харин на автомате закатывает глаза. Тангун Великий, что теперь-то? – Не совалась бы ты в опасное дело.

– А куда мне соваться? – фыркает она. – Тангун мне другой работы не поручил, так что выполняю, что велено. Что ещё остаётся? Бабушек через дорогу переводить? Устроить отель для призраков и их последние желания выполнять? Спасибо, не хочется. И вообще отстань от меня, я к тебе не суюсь, не мешаю, вот и ты свои пальцы ко мне не тяни.

Она знает, что Союль скажет, и потому оттягивает момент, когда снова придётся ругаться с ним до белой горячки.

– Я разберусь, – говорит он то, что Харин уже слышала миллионы раз за века их знакомства. Она медленно выдыхает сквозь стиснутые зубы, впивается ногтями в мраморную столешницу и скребёт по ней.

– Знаю я, как ты с моими проблемами разбираешься, – цедит она. – После тебя только реки крови остаются, разорванные тела и обглоданные кости. Не нужна мне такая помощь. Я людей защищаю, а ты убиваешь.

– Они заслужили, – вновь утекает в своё привычное русло их спор.

– Не тебе их судить! – устало повторяет Харин, повышая голос. – Не твоя это забота. Оставь людское – людям. И сам проваливай из моего дома, пожалуйста. За услугу я отплачу тебе в другой раз.

Лицо Союля смягчается, и он отвечает совершенно спокойным тоном:

– Ты ничего мне не должна.

Уже у дверей он останавливается, Харин провожает его рассеянным взглядом, и бросает через плечо:

– Я хотел сказать, что знаю, кто убил синнока. Но тебе не скажу. Разберусь со всем сам и тогда уже обо всём поведаю, договорились?

– Позёр, – обзывается Харин. Злиться на Союля у неё уже не хватает сил, и потому она только кидает ему в спину тапок. Он уходит, размахивая мусорным пакетом с головой Ри Тэсо, словно побывал на самом приятном в этом году ужине.