Тэун потирает скулу – Союль заехал ему локтем прямо по лицу и, не выказав никакого раскаяния, отпустил. Осмотрел с ног до головы, скривился, будто узрел чудовище, и пригласил на разговор. Так Тэун оказался напротив Союля: снова протирает жопой диван, наблюдая за гоблином. Тот развалился в кресле, их с Тэуном разделяет столик, на котором покоятся нетронутые чайник и чашки. Союль наливает себе напиток, двигает к Тэуну чайник.
– Что? – спрашивает он, хмыкнув. – Пить не станешь? Харин тебя о многом предупредила, глупый детектив, а вот про то, что светить своим именем не стоит, не уточнила.
– Уточнила, – бросает ему Тэун. – Только ты и так моё имя знаешь, чего скрываться.
– Тупой, – отвечает ему Союль, но свой вывод не поясняет. Больно надо.
– Чего хотел? – со вздохом спрашивает Тэун. – Врезал мне, угрожаешь, глазами светишь. Ближе к делу.
Союль щурится.
– Не боишься?
– Нисколько, – почти не врёт Тэун – инстинкт самосохранения у него, может, совсем отбит, но некая рациональность присутствует. Тэун знает, что с токкэби ему не совладать, и планирует выйти из кабинета на своих двоих, а потому всё же чувствует некоторый дискомфорт. – Харин предупреждала, что ты чокнутый и людей даже за червей не считаешь, но я тебя не знаю, голов на пиках вокруг не вижу. Чего бояться?
Союль делает глоток чая, отставляет чашку на столик, придерживая за дно мизинцем. Посмотрите-ка, какой благородный господин из дома Хан! Наверняка ему лет триста, успел и Чосон повидать, и Вторую мировую, за свои годы научился манерам. Только маска его всё равно неудачная: сквозь неё Тэуну видна и чудовищная натура токкэби, и угрожающая сила в каждом жесте.
– В дурное дело вы ввязались, детектив Кван Тэун, – говорит Союль медленно. Голос у него низкий, да только проскальзывают истеричные нотки в конце фразы, и Тэун это подмечает. Самоконтроль у гоблина ни о чём. Так и запишем.
– Я уже в курсе. И?..
– И нос свой совать, куда не просят, не надо, – отбривает Союль. – Когда квемули убивают квемулей, смертные сидят тихо и не отсвечивают. Мы сами между собой разберёмся.
– Так, значит, твой бухгалтер был квемулем, – подтверждает Тэун свои догадки. – И ты наверняка в курсе, кто его грохнул.
Союль делает вид, что раздосадован. Так ли это? Он не кажется легкомысленным, чтобы вот так, в разговоре мимоходом сдавать информацию наглому человеку. Тэун хмурится.
– Не в курсе, – отвечает Союль после паузы. – Но узнаю, будь спокоен. И сам решу, что делать с убийцей своего сотрудника.
– А людям куда прикажешь деваться? Это дело и так находится под нашей юрисдикцией, а если ваш убийца нападёт на человека, то…
– Судить его будем мы, – перебивает Союль. – И мало этому ублюдку не покажется, уж точно.
Он вдруг выпрямляется, принимая напряжённую позу, и склоняется над столом ближе к Тэуну.
– Шёл бы ты преступников-людей ловить, детектив. Уверен, у тебя и без квемулей забот полно. Ваши совсем от рук отбились: грабят стариков, убивают и насилуют женщин, мужчин, подростков, обманывают друзей, детей растлевают. Вы даже псов несчастных едите, выращиваете их, как скот. Варвары.
– Собачьи фермы закрыли, ты, может, слышал? – невольно обижается Тэун. – И я собачек не ем. Они классные.
– В этом году только закрыли, а прежде во все времена корейский народ жрал их, издевался над ними, в шаманские обряды записывал, словно они ничего не значат. Псы, чтоб ты знал, самые невинные существа на этой гнусной планете.
– Будто вы ничем подобным не занимаетесь и по сей день.
Союль скрипит зубами – вот и сдали, как видно, нервы. Ему бы витаминок попить.
– Собаки святые. Тебе это невдомёк, но среди квемулей псы почитаются, они посланники неба.
– А собачка Тангуна людским мясом питается, – возражает Тэун и тут же прикусывает язык. Вот кто его просил рассказывать о Тангуне? Теперь Союль в курсе ещё и похождений детектива по миру мёртвых. Впрочем, об этом он тоже мог узнать заранее.
– А на что миру люди? – отмахивается Союль. – Вы гадите везде, где живёте, уничтожаете природу, сжигаете леса себе в угоду, а крохотные уголки нетронутой земли ограждаете заборами и называете их заповедными зонами. Словно природа для вас старается.
– Ты нас тоже ни во что не ставишь, – защищается Тэун. – Не тебе меня обвинять во всех грехах человечества.
Союль медленно выдыхает сквозь стиснутые зубы, глаза снова вспыхивают. В полумраке, сгустившемся из-за подступающей грозы, те светятся особенно ярко.
– Ты слишком мал, чтобы понимать нас, – отвечает он. – Тридцать два года для человека – треть жизни, для квемуля – краткий миг. Стоит держать это в голове, когда подкатываешь к моей жене. Ты для Харин – песчинка, капля грязной воды в Великом море.