Лисы выбирают сладости

– Очень близкая родственница, – не сводя с меня пристального взгляда, уточнил Диан.

Он на миг замолчал, видимо решая, с чего лучше начать.

– Первые подозрения насчет Леониса и Иланы у меня возникли еще в тот день, когда привез тебя в деревню. А укрепились после того, как взглянул на свидетельство о рождении. Помнишь, я говорил, что меня смущает печать? Сегодня наконец понял почему. Пару последних недель я мотался в Тамаринд, а точнее, в мэрию. В местном архиве хранятся все записи и печати бывших турьеров. Мой предшественник умер около пяти лет назад, как раз после этого место при деревне занял я. Не буду вдаваться в подробности и попытаюсь объяснить кратко. Магическая печать у каждого турьера имеет свой окрас и зачастую даже смысл. Это похоже на энергетический символ и в то же время шифр, который не так-то просто разгадать. На первый взгляд печать, стоящая на твоем свидетельстве, кажется стандартной. Но это не так.

Диан выдержал паузу, давая мне время подготовиться к главной новости.

– Печать имеет свою подоплеку. Скрытое значение. А именно – удочерение.

Я не шелохнулась. Наверное, со стороны казалось, что мне все равно или я просто не расслышала. Но внутри все взорвалось и закипело. Разлетелось на мириады крошечных осколков.

Магу не требовалось продолжать, чтобы я поняла, что это означает.

С самого начала я не чувствовала в Илане и Леонисе ничего родного. И интуиция не обманывала.

Сны с детской колыбелью, запах в кафе, цвет волос – все кусочки мозаики разом сложились в единое целое.

Высшая лисица плюс рыжий лис равняется необычный ребенок. Такая простая формула, о которой я почему-то не догадалась раньше.

Она всегда лежала на поверхности, но я даже не пыталась ее замечать.

Родители – слово, которое я не произносила даже мысленно уже много лет. Боль, притаившаяся в глубине души, не давала об этом задумываться.

Я давно не надеялась и не верила, что меня не бросили. Боялась очередной боли и разочарования.

Дэлия и Олдерн погибли. А младенца забрали близкие родственники.

Все подробности неясны, но сейчас я не могла об этом думать.

Даже не заметила, как по щекам побежали горячие слезы. Такие же соленые, как бушующая за окном гроза. Они лились и лились, превращаясь в маленький дождь, стекали по подбородку и капали на одеяло.

Я не плакала ни разу с тех пор, как поняла, что за маленькой испуганной девочкой никто не придет. Что она одна во всем огромном и жестоком мире.

Не плакала, когда узнала о пренебрежении Иланы и Леониса, которых первое время считала «родителями».

Никогда не плакала.

Почему плачу сейчас?

И звук, похожий на тихое завывание, вырвался из горла – отчаянный, безнадежный и в то же время высвобожденный.

Не бросали.

Родители меня не бросали.

После стольких лет в это невозможно поверить. Невозможно осознать.

Меня окружало тепло. Надежные руки крепко обнимали, гладили по голове, прижимали к себе и убаюкивали. Губы касались виска, шептали что-то утешающее и пили соленые дорожки слез.

Наверное, только это тепло и позволило задержаться в реальности.

Меня трясло, но мысли были как никогда ясными. Только теперь я понимала, что где-то в глубине души всегда догадывалась об истинном положении вещей. Но боялась себе в этом признаться. Боялась поверить и дать себе ложную надежду. Поэтому и игнорировала сны. Поэтому так тянула с чтением дневника.

– Так больно, – проговорила сквозь спазмы, сжимающие горло. – Почему так больно?

– Все хорошо, – негромкий, обволакивающий голос звучал как успокаивающая гитарная колыбельная. – Раз больно – значит, ты чувствуешь. Раз чувствуешь – значит, живешь. Так устроено. У каждого своя боль.

Диан говорил что-то еще. Слова были правильными, именно такими, в которых я так отчаянно нуждалась в этот момент. Если бы кто-то спросил, сколько времени мы так просидели, я бы не смогла ответить на этот вопрос.

В последний раз судорожно вздохнув, я выровняла дыхание, резко выпрямилась и смахнула слезы.

– Прости, – заставила себя улыбнуться. – Вообще-то мне не свойственно так расклеиваться. Не хотела взваливать на тебя свои проблемы, ты и так мне столько помогаешь.

– Алиса… – Впервые назвав меня по имени, Диан взял мое лицо в ладони и посмотрел в глаза. – Алиса, я эгоист. И все, что делаю, – это в первую очередь для себя, поняла? Ты мне небезразлична. По-настоящему дорога. Твои проблемы – мои проблемы. А свои проблемы я привык решать быстро. Я эгоист, запомнила?

Из всей речи уловила только фразу «Ты мне небезразлична».

Дальше не слушала.

Просто смотрела в теплые карие глаза и понимала: вот он, мой спасательный круг, заставляющий верить, что я не одинока.

Диан провел подушечками больших пальцев по моим щекам. Внимательно всмотрелся в глаза, как бы спрашивая разрешения. Затем медленно наклонился и поцеловал.

Так нежно, мягко… Словно губ коснулись трепещущие крылья мотылька.

А затем настойчивее, привлекая ближе и давая понять, какие чувства испытывает. Разум, за эти сутки и так подвергшийся тяжким испытаниям, покинул меня окончательно, отдав во власть живым чувствам.