Лита

– Проводи, Салип. Не годится столь прекрасной деве бродить по вечернему городу в одиночестве.

Салип вскочил и бросился к двери. Индиэго и Алоика переглянулись, улыбаясь. Лита покраснела. Она бы прекрасно дошла сама! Но Салип был так красив, что она не смогла возразить. Да и что плохого в том, если он проводит ее… например, до лавки Ятла-табачника, она совсем рядом с дворцом. Они будут идти по улицам города, такого красивого в сумерках, может быть, даже возьмутся за руки, и Салип скажет ей… что-нибудь – не важно что. Хорошо бы просто слушать его голос, у него такой красивый выговор – раскатистое «р», мягкое «л»…

И были сумерки, и горячие руки, и луна плыла, плыла в небе осколком небесной чаши, из которой Рал пьет ночную прохладу.

– Ты придешь к Алоике завтра?

Его шепот обжигал, дурманил голову. «О Тимирер, что я делаю, я же будущая жрица, боги покарают меня, а папа вообще убьет!»

– Нет, я не могу, Салип, если кто-то узнает…

– А вечером? Приходи вечером на берег, знаешь, где обрывы за виноградниками? Я буду тебя ждать…

«Я буду тебя ждать… я буду тебя ждать… я буду тебя ждать…»

Флон помогла ей раздеться, умыться, она ворковала над ней, но Лита ничего не видела, не слышала, не понимала, она будто снова была пьяна, но вино это было легким, оно поднимало до небес, его хотелось пить еще и еще.

«Я буду ждать… я буду ждать…»

Они встретились на обрывах. Ветер трепал ее тунику, она дрожала, как в лихорадке, и Салип тоже. Маяк Четырех китов горел в темноте, но Лита будто не видела его, не помнила, что у нее с ним связано. Были только глаза Салипа – дар Айрус, была его ладонь и огонь, что сжигал ее сердце. Они бродили по берегу полночи обнявшись, и, возвратившись домой, Лита не могла уснуть, думала и думала о Салипе. «Я хочу, чтобы он меня поцеловал, – сказала она себе и испугалась. – Мне нельзя выходить замуж, я обещана богам, я буду жрицей». Сердце наливалось тоской и злостью. «Я сбегу. Пусть он увезет меня в свою далекую страну, где никто меня не знает и не найдет!»

Она верила, что это возможно.

Как раньше Лита скучала по городу, так теперь она скучала по лесу. Отец строго-настрого запретил ей возвращаться в их лесной дом и даже гулять отпускал ее не дальше суульских виноградников. Но Лита научилась незаметно покидать дворец. Флон всегда готова была ее прикрыть, а старая нянюшка Фиорта Хлоя хоть и ворчала, но почему-то каждый раз, глядя на Литу, не могла сдержать слез. Лита нашла в лесу, недалеко от обрывов, тайную полянку и показала ее Салипу. Отец все не возвращался из Суэка. Фиорт отлынивал от уроков, зато много болтал с Флон, слуги ворчали, что пора бы наследнику престола повзрослеть, а Лита, позабыв обо всем, сбегала на свидания с чужестранцем, который прикасался к ней все смелее и говорил, что готов на все, лишь бы им быть вместе. Но однажды он не пришел, и Лита, промаявшись на их тайной поляне целый час, отправилась к Алоике, чтобы узнать, что могло случиться.

Она услышала стон, еще не открыв дверь, и сразу поняла, что Гета привела ее к роженице, что нужна ее помощь. Лита поспешно вошла в дом, увидела, что Алоика лежит на полу, в луже отошедших вод, с перекошенным от боли и страха лицом. Лита торопливо вымыла руки и подхватила Алоику. Вытерла ей лоб, потрогала живот, прошептала ласково:

– Ничего, ничего, я помогу тебе, не бойся.

– Из меня льется вода! – закричала Алоика. – Что это за вода? Зачем она льется из меня?

– Это Айрус прокладывает путь твоему ребенку, так надо.

На самом деле Лите самой было страшно, она никогда не видела, как рожают женщины. Собаки, козы – да, но вот люди… А вдруг у них все иначе? Но Алоика закричала, и Лита стала делать то же, что и с собаками и козами: держать, гладить, уговаривать – помогать.

– Давай, Алоика, ну же…

– Я не могу! Ааа-ааа…

Лита не знала, почему Алоике так больно. Ни козы, ни собаки не кричат во время родов, и она стала придумывать на ходу, отвлекать подругу разговорами:

– Это Тимирер режет крылья ребенка, ведь он не будет больше летать над Верхними лугами, он будет ходить по дорогам Геты, тут, внизу, рядом с тобой.

– Режет ему, а больно мне, – проговорила Алоика и попросила воды. Лита дала ей напиться, пока затихла схватка.

– Ему тоже больно, – сказала она. – Еще больнее, чем тебе, и уж страшнее точно: он ведь не знает, что происходит. Ты слышишь только отголосок его боли и его страха.

Новый приступ выгнул Алоику, она закричала:

– Не могу больше! Уйди, оставь меня, а лучше убей, я не могу, мне больно! Я лучше умру!

Лита зажмурилась и дала подруге пощечину. Алоика вскрикнула и тут же зарычала: начались потуги. Лита обхватила ее со спины, погладила по голове, вытерла лоб.

– Давай, давай, моя хорошая, еще чуть-чуть, пожалуйста, перетерпи, малышу еще тяжелее, еще страшнее, ну же, вот так, давай руку, чувствуешь, это его голова, чувствуешь, какая она шелковая, давай рычи, Алоика, толкай его, ну же!