Лита

— Мы привезли французское шампанское, с утра оно помогает, — говорит Марек и выходит, чтобы Лита могла одеться.

Вивьен не отрывает глаз от ее тела.

— Ты больше прекрасна, чем я предстафляла, — говорит с восхищением она.

И тут же шутит:

— Ты можешь теперь выйти, я одену Алеша!

— Вивьен любит гулять по нескольку дней. Ты свободен, Лита свободна? Какие у вас планы?

— Прежде всего позвонить домой и выслушать дозу нравоучений.

— О, я беру твоего папá на себья, — говорит Вивьен.

— Причем легко, — смеется Марек.

— Мы можем съесть поздний ленч во французском посольстве. Там неплохой повар, а вечером…

Я смотрю на Литу, она в легком изумлении от происходящего.

— …а вечером я хочу пригласить Лита к себе и подарить ей что-то.

— Благодарю вас, вы очень добры, но мне нужно съездить домой переодеться.

— У меня очень много новых платья из Парижа, которые я никогда не одевала. Правда, они французские…

Мы все от души смеемся.

— Это высший класс в Москве, — говорит Марек.

— А я волновалась, что вам не понравится.

Мы прощаемся до вечера, и Марек заставляет меня взять его машину, куда он с Вивьен выносит и относит сумки и пакеты.

Я отвожу Литу домой.

— Алешенька, тебе так идет, когда ты за рулем. Мне очень нравится, ты такой элегантный. Можно я продам всю тысячу джинс и мы купим тебе машину?

Я кручу пальцем у виска, и она целует мою руку. Интересно, что она говорит это всерьез.

Я жду, пока она переодевается, красится, не заходя в ее дом. Курю «Мальборо» и думаю, что день убит.

Она появляется, извиняясь, что так долго. Но когда моросит дождь, я сижу в машине, есть мои любимые сигареты и не надо плестись в институт… я могу ждать. Тем паче это редкий раз, если вообще не «первый и последний». Я выезжаю на шоссе, названное в честь города Ленинграда. Потом и этого города не станет. Мы едем на Мосфильм, я лавирую в потоке и сворачиваю на Беговую. Достаточно пустынный перешеек, ведущий к набережным Москвы-реки.

— Почему ты мне не рассказала о встрече со следователем?

Она вздрагивает от неожиданности, касается своей губы и смотрит на меня.

— Я не хотела тебя волновать или расстраивать. Ты только-только успокоился… Он сказал, что… одного из них выпустили за неимением достаточных улик…

— И что это значит?

— Я не знаю, что это значит…

— Это значит что тебя не насиловали, раз нет улик. И его выпустили.

Она перехватывает горлом воздух.

— Алеша… Он попросил меня написать на бумаге, как все произошло, в мельчайших деталях. И подробностях.

Я молчу.

— Он также хочет увидеть… Хотя я его просила избавить тебя от этого.

Опять все сначала, опять следствие, когда же будет суд? Когда понесут наказание за преступление те, что преступили?

Сколько это еще будет тянуться? Вот-вот октябрь.

Я не хочу оставлять ее в машине, да еще иностранной, и завожу домой. У отца операционный день, мама еще не вернулась. Пять часов дня. Время — условность. Его придумали люди, зачем? Я быстро принимаю душ и меняю одежду, только сейчас соображая, какой будет скандал, если вернется отец. Он в святом разумении, что она прошлое и все кончено. Я молниеносно одеваюсь и беру ее за руку.

Она с грустью смотрит на меня:

— Алеша, поцелуй меня, мне так хочется…

Я не могу пересилить себя. Слишком много воспоминаний.

— Не здесь.

Мы выходим из дома, я пытаюсь быстро пройти к машине и ловлю себя на мысли, что боюсь встречи с лысым, изнасиловавшим. Когда я с ней. Вдруг она увидит его. Он увидит ее. И я узнаю что-то — другое… Совершенно другое, чего не знал до этого.

Вечером неожиданно мы едем на просмотр французского фильма «Пощечина», в котором играют замечательные актеры. А потом к Вивьен, развлекаться.

У Литы безусловный талант к продаже и спекуляции. В первый же день она продала десять пар джинсов.

— Меня чуть не разорвали на куски, — говорит она возбужденно. Все расхватали мои телефоны, и теперь я могу встречаться по уговору и совсем не приезжать… туда.

И тут же она продолжает:

— Одна девочка хочет взять сразу пятнадцать пар и увезти во Львов. И масса других предложений. Многие хотят брать оптом, чтобы еще на этом заработать.

Я думал о своем.

— Алешенька, я хочу, чтобы ты взял еще сто пар джинсов у него. Не бойся.

— Ты с ума сошла? Надо рассчитаться прежде за эти…

— Я к концу недели все закончу, и тогда…

— И тогда ты остановишься.

— Когда у нас появятся свободные деньги, я хочу, чтобы мы обедали где-то, даже в ресторанах. Я не хочу, чтобы ты ходил голодный. Ты ничем не хуже, чем какие-то поляки или французы.

Я посмотрел на нее внимательно:

— Я никогда никому не завидую.

— Я хочу, чтобы у тебя была лучше жизнь, чтобы ты себе ни в чем не отказывал. А ты все время себе отказываешь…

«Ты уже устроила мне лучшую жизнь», — подумал я про себя, но ничего не сказал.

— Для этого нужны только деньги, — продолжала, возбуждаясь, она. — А заработать их пара пустяков. Взять в одном месте, отвезти в другое — это ж совсем нетрудно. Только бы ты был согласен.

— Я не хочу рисковать тобой.

— Мой Алешенька… Риска никакого нет. Я так выгляжу, что никому и в голову не придет…

— А когда ты примелькаешься?

— Хорошо, я буду делать это редко.