Литания Демона

Угроза буйства, заточившая жало в сладострастных соцветиях, привлекала жертв в ловушки,

Дразня безжалостного, терпкого врага демоническим вкусом раскрытого от укусов плода,

Сочившегося медовыми соцветиями, когда в его мягких уронах цвели колья ветвей,

Которые нежились в объятьях терпкости, – она ловила пряные вздохи и удовольствия, Ускользнувшие, как сонмы, реющие над раем, и набухшие плоды нагих грудей ублажали языки

Своими пленительными восторгами, возбужденную дрожь сплетая со змеиными стеблями кущей.

Упоительные неги мимолетных радостей, что ловили дивные миражи убийств и ласки насилий,

Благоухали хулой, лелея отголоски ада в глубине, где сад тянулся к нежному борделю упований,

Теряясь в девственной глуши разбухших ядом червоточин, безумств и соблазнительных желаний.

* * *

Развратами раскрывшихся в изобилии бутонов расползалась упоительная похоть —

Заигрывая с капканами, она пресыщалась судорогами дрожащей в экстазе плоти

И расцветала фальшью, которая губила нравственность, изнемогая от греховных нег;

Они текли по роскоши бархатных простынь, измучивая сады своими назойливыми поцелуями,

Чьи абрисы, увитые стеблями, благословляли рай кощунственных угроз и волновали жала,

Что взметывались к устьям рек медовых – они кишели ненасытностью хищной,

Которая ласкала порочные оковы, обвившие тела терниями голодных грехов.

* * *

Дьявольский искус, трепещущий вожделением на змеиных языках,

Целомудренной приторностью развратных поз отравляя плоды,

Расцветал пышной амброзией инстинктов, овладевая их хищными потенциями,

И колья шипастых ошейников благоденствовали на шеях, как ласковая угроза,

Что трепетала от девственной сладости слившихся в поцелуе губ,

Растерзанных сластью похоти и пульсирующих порнографией блудных бутонов.

* * *

Бунт изворотливых, как змии, искусов, изгнанных из рая,

Как терновые миражи, обволок медовым адом кощунственные исповеди,

Растекся терпким нектаром по соблазнительным формам тела,

Чтобы, слившись с чувственным приливом в демоническом поцелуе,

Изобличить метаморфозы жестокого сада и его жалящие укусами ловушки.

Они расцветали обсидиановыми хлыстами на медовых покрывалах,

И анисовый аромат кожи соблазнял струящиеся потоки шелковых волн,

Которые резвились в блудных просторах постелей и комнат, застланных грехом.

Они накрывали грациозным трауром, изящной трагедией идолов,

Чьи змеиные головы, восславляя дьявольские постулаты, вознамеривались испить

Яд порочных чаш, что, подносясь к пьяным от вакханалий губам,

Обнажали шипы, вонзая их в пунцовые от кровавых шабашей абрисы.

* * *

Бездною ада раскрылся цветок, обрамляя шипами соблазнительные формы:

Его змеиный стебель заигрывал с голодными потенциями, что, пленяя железные оковы,

Проскальзывали сквозь прозрачные вуали в лоно соблазняющих агонии шлейфов.

Когда шелка обтекали станы, они ловили экстатической дрожью

Капли крови на глади лепестка, который упругим туловищем змеи был окружен:

Вкушая тот заветный вкус, что лелеял запреты, поверженные воткнутыми в их плоды клинками,

Святыня сада наполнялась отравой, благоуханьями ядовитыми, как роскошь багровой клетки.

Траур, в меха коего были облачены ее колонны, скользил по вероломной наготе капканов,

И фрукты наливались спелостью пороков, зрея в кущах и лозах лицемерных истин.

* * *

Блаженство рая испробовав на вкус, свежестью плодов налитые экстазы

Рождали змей скольжение в бутоне, где вилось ласковое искушение

Любви, прельщенной дьявольским распадом, в садах цветя лианами нектароносных роз.

Владея экзекуций нежностью и трепеща пред вожделением, воспетым в гимнах дьявольских,

Томились туловища гадючьи в логове пряных воронок садизма и греха,

Когда их воля безмятежная струила водопады черной кожи, блестящей

На шелковых покрывалах агатовых лож, что, заволакивая иллюзии шармом роскоши своей,

Навек возвышались в порочных игрищах и дразнили вибрацией чувственность плетей, застывших

Перед храмами лицемерия и лжи, как созидатели греха, в лобзаньях слившиеся.

* * *

Вкушая вульгарный бред вуали, что купала букеты в кровавых мессах,

Змеи ускользали к алтарям витражей, обвивая мягкие каркасы стеблей

Томными ловушками своих лоснящихся развратностью тел,

И эссенции из миррового шлейфа и табачных кружев пестрели меж лепестков,

Благоухая в них запретными медитациями, которые манили грешников

Медовой мякотью и привлекательными бутонами: эфир вибрировал,

Клубясь в упоительных водоворотах тенет, что оплетали порфировые чаши,

Чьи багряные грани окунались в оргии парфюмов и шабашей, вихрившихся

Над колоннадами эбена: амфоры возбуждали желания, текли сквозь лепестки

Фантомами, скользящими по шелку похорон, что обтекали покровы кожи,

Которая, саднящая жестокостью обрядов, лоснилась, набухая запретными плодами.

* * *

Хищные маневры и дерзкие жала лелеяли черные шипы похотливых постелей,

И бешеные ласки хлестали яростью кнутов рощи фруктовых соблазнов,

Когда те, возбуждая животные инстинкты, сладость преступления окаймляли ошейниками,

Что смыкались на шеях железными обручами, дразнящими свободой рабство.

* * *

Мазохизм скользил среди мраморных изваяний,