Литератор Писарев

Есть о чем подумать, не так ли, г-н Щедрин, балагур вы наш неистощимый? Далее Бокль рассказывает, что благодаря замечательным успехам знания новый принцип умственного превосходства стал быстро усиливаться за счет старого принципа превосходства аристократического, и мимоходом роняет следующие слова: «Место, где проповедуется наука, есть храм демократии». Ну что, г-н Щедрин, что, неумолимый остряк? Поняли, наконец? Может быть, хоть впредь станете поосторожнее в полемике против людей, занятых настоящим делом? А то как бы эти люди не назвали вас эксплуататором прогрессивной идеи, паразитом и откупщиком умственного мира… Не лучше ли вам принести покаяние и позаботиться об исправлении?

Это я говорю не в насмешку. У вас талант, у вас перо, вы умеете украсить мысль прибауткою и подернуть игривостью, — отлично! Все наши хорошие писатели имели значительную слабость к общим рассуждениям и высшим взглядам (и у меня есть эта слабость, хоть я еще и не считаю себя хорошим писателем), — а у вас ее нет, — опять-таки отлично! Общие рассуждения и высшие взгляды составляют совершенно бесполезную роскошь и мертвый капитал для такого общества, которому недостает самых простых и элементарных знаний. Поэтому обществу надо давать эти необходимые знания, то есть знакомить публику с лучшими представителями европейской науки. Мне, например, эта задача во всех отношениях по душе и по силам, — думаю, что и вам тоже. Если человек умеет писать быстро, весело и занимательно, и любит читать, и легко усваивает себе чужие мысли, он, нимало не утомляясь, может давать в журнал листов по пятьдесят в год. Стоит только выбирать тщательно сюжеты статей, и публика ежегодно будет получать целую массу знаний по самым разнородным предметам. Если бы Добролюбов был жив, он посвятил бы лучшую часть своего таланта на популяризирование европейских идей естествознания и антропологии… Припомните, сколько пользы принес Белинский, хотя ограничивался почти исключительно областью литературной критики, да притом был человек больной и раздражительный, что непременно мешало ясности и последовательности работы. Сколько же пользы можем принести мы — вы и я — при порядочном здоровье и способности писать не раздражаясь!

Впрочем, как хотите. И о Бокле я вам ничего не говорил: молчок! А только вот что: