Литература 8 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы

В сборник В. А. Лёвшина включены не только героические, богатырские и волшебные повести, есть тут и произведения сатирические, продолжающие традицию русских бытовых сказок. Именно эта фольклорная традиция лежит в основе «Досадного пробуждения». Это очень лукавое произведение. Повнимательнее приглядитесь к характеру Брагина. Вроде бы именно он является предметом сатирического изображения (об этом свидетельствует, казалось бы, и «говорящая фамилия»), но именно Брагин выступает и самым последовательным обличителем пороков своего приказа.

Поразмыслите, какие параллели с уже известными вам произведениями вызывает этот персонаж.

Я не случайно попросил вас приглядеться к характеру Брагина. Дело в том, что он является предшественником образа «маленького человека», к личности которого будет приковано внимание многих великих русских писателей XIX века – А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского и других.

Со временем вы подробно рассмотрите этот литературный тип, а пока ответьте: можно ли назвать Брагина личностью? С чем связано его нежелание сделать карьеру?

Хотя язык «Досадного пробуждения» кажется в XX веке несколько устаревшим, прислушайтесь к голосу автора: в нем отчетливо слышны насмешка и горечь.

Постарайтесь выявить художественные средства, с помощью которых автор добивается комического эффекта.

Досадное пробуждение

Природа не всех равно награждает своими дарами: один получает от ней великий разум, другой – красоту, третий – способность к предприятиям и так далее; но бедный Брагин забыт был равно от природы, как и от счастия. Он происшел на свет человеком без всяких прикрас: вид его не пленял, разуму не дивились и богатству не завидовали. Он не имел еще дому, хотя прожил на свете 40 лет, и по всем обстоятельствам не было надежды, чтоб удалось ему носить кафтан без заплат. Он сидел в приказе, утро писал, день пил, а ночью просыпался. Но сие правило не было непременно: он пил, когда случались просители, и, по особливому его счастию, уже лет с пять, как и рой наш был всегда с похмелья. В старину подьячих-пьяниц в чины не производили, жалованья оным не давали: они писали за договорную цену; и так Брагин, ничего не ожидая от времени, привык к своей участи: писал, выписывал и пропивал исправно.

Казалось, что судьба никогда о нем не вспомнит, ибо Брагин не кликал ее ни жалобами, ни досадою, ни благодарностию; однако дошла очередь учиниться ему благополучным. В одну ночь после протяжного гулянья, когда уже начальник его секретарь определил отдохнуть ему в железах, досадовал он ужасно противу несправедливости, ему оказанной, понеже он не считал, чтоб надлежало его наказывать за то, что он следует тому, что его утешает. «Я пью вино, – думал он, опершись на свою руку, – я пью его для того, что вкус оного мне нравится. Многие пьют кровь своих ближних, однако ж не всегда их за сие сажают в железы. Начальник мой секретарь разоряет в год до несколька десятков целых фамилий; он подлинно высасывает все их жизненные соки; но он считает себя оправданным к тому примерами людей, употребляющих сие вместо народного права. Я также бы мог оправдать в том себя примерами; но я не хочу с ним равняться: он бесчеловечен, а я друг ближним моим… Будь проклят секретарь и здравствуй, любезное вино! Мы с тобою никогда не расстанемся». Едва кончил он свое восклицание, вдруг видит он входящую прекрасную госпожу, одетую на легкую руку.

– Милостивая государыня! – сказал, вскоча, Брагин. – Какую нужду вы имеете у нас в приказе? Без сомнения, написать челобитную. Я к вашим услугам.

– Так, мой друг, – отвечала ему госпожа, – ты не ошибся. И в такое время, когда еще все спят, прихожу я с намерением, чтоб воспользоваться твоим искусством и найти тебя не занята работою. Я давно уже тебя ищу, но всегда неудачно: время твое так хорошо разделено, что почти некогда тебе и переговорить со мною.

Брагин не дослушал ее слов; он подставил госпоже скамью, просил сесть, положил бумагу, оправил перо и, делая размахи над бумагою, спрашивал, что писать и на кого.

– Прошу внимать слова мои подробно, – говорила ему госпожа, – ибо род челобитной моей должен различествовать от обыкновенного образца, коим просит имярек на имярека.

– Как различествовать! – вскричал Брагин. – Челобитную твою не примут.

– Нет, ничего, – продолжала госпожа, – довольно, ежели оную только прочтут. Начинай, друг мой!

После чего сказывала она, и подьячий писал следующее: