– Никогда, неблагодарный! Ты не знаешь богиню счастия, которая учинила тебя наилучшим мужчиною и требователем всех сокровищ света?
– О, богиня! Я виноват, но я исправлюсь, – вопиял Брагин и целовал ее руки; счастье ему не препятствовало. Где пылает пламень взаимной любви, там желания оживляются, там оным не препятствуют. Счастие согласилось сочетаться браком с благополучным Брагиным, и ничего не доставало больше, как торжествовать оный. Сему происходить надлежало, конечно, не у речки, хотя, впрочем, счастие ловить позволено во всяком месте. Богиня подала руку своему любовнику, вскочили и помчались резвее ветра в царство счастия.
Брагин чувствовал, что он летит, но неизвестно, каким образом; но он, занятый воображениями о своем благоденствии, не помышлял ни о чем, кроме достижения, и безопасность свою вверил счастию. Дворец, горящий потешными огнями, им представился; звук разных музыкальных орудий, тысячи певиц и танцовщиков встретили их у ворот оного. Брагин видел, что судьи приказа, в коем он некогда находился и на коих тогда не смел взирать без трепета, были тут только приворотниками и кланялись ему в землю. Двери в покоях отворяли вельможи; духи и волшебницы готовились прислуживать при столе, наполненном вместо яств блюдцами с коронами, с разными перевязками, с червонными и бумажками, на коих написаны были все употребительные в свете титлы.
Когда новобрачные сели за стол, тогда со всех четырех сторон двери растворились, и во оные вошло множество людей, кои по данному от богини знаку заняли порожние стулья. Гости сии были различного вида: одни представляли совершенных ироев, другие добродетельных и набожных, но большая часть казались быть наглыми забияками. С блюд раздавала сама богиня, зажмурясь, отчего произошло, что добродетельным достались одне только бумажки; мало ироев получили с первых блюд; забияки расхватали все, что к ним было близко, а набожные удовольствовались деньгами. Вскоре потом между гостьми сделалась драка; смелые зачали срывать друг с друга шапки и толкать с стульев; ирои их унимали. Но все бы не помогло, если б богиня не приказала подать напитка, называемого «забвение себя». Волшебницы начали подносить, и выпившие получали дремоту. Брагин считал сие действием хмеля, не сомневался о остроте пойла и не мог утерпеть, чтоб не попросить оного стакан; ему отказано.
– Не спешите, – сказала ему на ухо одна волшебница, – вам ныне не должно дремать; кажется, вы и так целый век спали.
– Как ты можешь мне отказывать? – вскричал Брагин с досадою. – Знаешь ли ты, старая ведьма, кто я?
– Очень, – отвечала волшебница, – вы супруг счастия.
– Не сердись, душенька, – сказала ему богиня, – волшебница тебя предостерегает. Если б ты выпил хотя каплю, ты бы забыл, что ныне наш брак. Теперь оставим мы гостей… ты можешь совершенно пользоваться твоим счастием, – промолвила она, застыдившись, – но сие требует старания. Я побегу, ты достигай меня, и если поймаешь, тогда…
Богиня не докончила, она вскочила из-за стола и побежала, как заяц. Брагин пустился вслед за нею, достигал и, выбившись из сил, упал, задохнувшись.
– Не убился ли ты, красавец? – кричала богиня, подходя к нему.
Брагин не мог выговорить ни слова; она бросилась к нему и начала его целовать.
– А, теперь уже ты не вырвешься, я поймал мое счастие, – сказал он, схватя ее в объятия и прижав к груди своей…
– Что за черт валяется? – кричал один из дозорных к человеку, лежащему в грязи и схватившему за ногу свинью. Это был почтенный супруг счастия, жалости достойный Брагин, который ввечеру, возвращаясь с кабака, упал в лужу и почивал бы спокойно во оной до света, если б свинья по обонянию не добралась к нему и не досталась ему в объятия, тронув губы его своим рылом.
Из сего видно, что счастие не всем дозволяет ловить себя въяве; многие видят оное только во сне, хотя, впрочем, существенность оного на свете сем зависит от воображения.
Жанр басни в русской литературе XVIII века