– Фортуна, которую по простонаречию называют счастьем и приписывают ей раздаяние человеческих участей, по справкам своим нашла, что она не участвовала в перемене состояния некоторых людей и которые клеплют ее в полученной милости напрасно; просит особ, коим вверено попечение о правосудии, рассмотреть, изыскать и решить следующие ее вопросы:
От чего набогащаются те, коим государь ничего не жаловал, наследства не доставалось, приданого за женами не брали и промыслов не имели, а были только у порученных должностей?
Чрез что получили некоторые недвижимые и движимые имения, когда предки их и сами они хаживали в лаптях?
Бывшие у закупки съестных припасов где нашли клад?
– Но, государыня моя, – вскричал Брагин, перестав писать, – я должен с вами договориться, что пожалуете вы мне за труд, понеже вы начали такие вопросы, кои никогда не решат и коим конца не будет.
– Не заботься о награждении, – отвечала она, – счастье само тебя находит… Правда, что я хотела было присовокупить к сим вопросам кое-что, как, например: отчего приставленные к приемам и выдачам не сводят расхода с приходом? Отчего у вас в приказе лет по 50 лежат дела нерешенные и прочее? Но я избавляю тебя от труда. Я пришла не бить челом, но только узнать тебя, подлинно ли ты в таковом бедном состоянии и так равнодушно сносишь то, что счастие о тебе не вспомнит. Ведай, что я сама богиня счастия и могу переменить судьбу твою. Последуй мне.
Брагин чувствовал, что кандалы его спали; он бросил бумагу и бежал, задыхаясь, за проворно шествующею богинею, ожидая не меньше, как получить целую вина бочку, ибо желания человеческие замыкаются обыкновенно в пределах обстоятельств, в которых оные находятся. Они пришли в преогромные палаты; Брагин ломал уже с сердцов пальцы, не видя во оных никаких сосудов, способных подать ему надежду о приближении к вину. Однако богиня не хотела медлить своим награждением: она дала ему очарованную шапку.
– Надень ее на голову, – сказала она, – и желай чего хочешь: все исполнится.
В то мгновение палаты и она исчезли, а Брагин с своею шапкою очутился на городской площади.
«Ежели я не обманут счастьем, – думал он, – то подарок его стоит многого. Испытаем; я с похмелья, кабак близко; изрядно, я желаю, чтоб везде поили меня безденежно». Сказал и вшел в первый питейный дом. Он требовал вина, пива; подавали без отговорок и не требовали платы. «Прости, приказ! – кричал Брагин. – С сего времени я писать больше не намерен». Он ходил по всем таковым местам; тысяча приятелей собрались вокруг его, шли за ним и пользовались его счастием. Бочек со сто выпито. Брагин, поднося всем, не забывал себя, но, к огорчению, почувствовал, что хмель над ним не действует, хотя товарищи его все попадали. Сие привело его к рассуждениям. «Я пью для того, чтоб ошалеть, – думал он, – но, когда пил я целый день храбро и по сих пор еще не пьян, зачем же пить? Прежде век мой тек своею дорогою, мне до него дела не было, а теперь помышляю я о том, что со мною будет впредь… Да что ж со мною будет? Сего счастье мне не объявило. Оно позволило мне желать только. Пожелаем чего-нибудь!.. Но чего же мне желать? Все состояния в свете толь для меня не завидны, что я из оных не изберу, в котором можно бы жить спокойно. От вышнего чина до нижнего всякое наполнено сует, беспокойств и опасности. Вышним завидуют, нижних притесняют; а я не хочу быть ни притеснителем, ни притесненным… Однако есть одно, в котором, может быть, проживу я весело. Итак, я желаю обратиться в красавца».