Литература эпохи Возрождения

На первый взгляд кажется, что нет людей более различных, чем Дон Кихот и Санчо Панса. Разве не различны у них характеры, стремления и даже внешний вид? Тощий, длинный, с вытянутым лицом («в полмили длиною») Дон Кихот на тощей кляче и приземистый, плотный, коренастый Санчо на ослике. Такими их знает весь мир. Такими их рисовали Г. Доре, О. Домье, Кукрыниксы и другие художники. Внешнее несоответствие этой знаменитой пары невольно вызывает улыбку. Но эти, казалось бы, столь различные люди были поистине неразлучны. Они любили и уважали друг друга, хотя подчас между ними вспыхивали размолвки. Санчо как-то признался герцогине: «Мы с ним из одного села, он меня кормил, я его люблю, он это ценит, даже ослят мне подарил, а главное, я человек верный, так что, кроме могилы, никто нас с ним разлучить не может» (II, 33). Однако не только патриархальная верность Санчо и рыцарская щедрость Дон Кихота объединяли этих людей. Присмотритесь к Санчо внимательнее и вы увидите, что ему также присущи черты своеобразного донкихотства. Не без основания цирюльник утверждал, что Санчо Панса «со своим господином одного поля ягода» (I, 47). Разве не донкихотством была наивная уверенность Санчо в том, что он, неграмотный землепашец, может в феодальной Испании стать губернатором острова и даже графом? И этот мирный, даже боязливый поселянин вдруг начинал призывать Дон Кихота, только что вернувшегося домой из похода, вновь и при этом без всякого промедления отправиться на поиски приключений (II, 4). Эта абсурдная вера в спасительную силу авантюры не только роднила Санчо с ламанчским фантазером, но и делала их обоих характерными, хотя и заметно шаржированными, выразителями тогдашнего испанского «духа».

Но было еще нечто более важное, что внутренне роднило героев романа. Это была их большая человечность, или, может быть, точнее сказать — присущее им чувство социальной справедливости. Правда, поначалу Санчо производит несколько иное впечатление. Его заветное желание сводится к тому, чтобы разбогатеть или по крайней мере как-то поправить свои денежные дела. Сервантес вовсе не скрывает того, что Санчо «падок на деньги» (I, 27). Этот практический мужичок вполне усвоил нехитрую мудрость собственнического мира, согласно которой «сколько имеешь, столько ты и стоишь, и столько стоишь, сколько имеешь». И о губернаторстве он все время мечтает именно потому, что оно представляется ему наиболее верным путем к обогащению. Он твердо уверен, что своего не упустит, даже если капризная фортуна забросит его куда-нибудь в Африку. Ему уже представляется, как он, по примеру конкистадоров, торгует своими чернокожими вассалами (I, 29). А когда герцогская чета назначила Санчо губернатором мнимого острова, он простосердечно сообщил в письме своей жене Тересе: «Через несколько дней я отправлюсь губернаторствовать с величайшим желанием зашибить деньгу... Козла пустили в огород, и в должности губернатора мы свое возьмем» (II, 36). Герцог и герцогиня потешались, читая это письмо, и не сомневались в том, что в должности губернатора Санчо будет просто уморителен.

Но случилось то, чего они никак не могли ожидать. Став губернатором, Санчо обнаружил не только изрядный ум, граничащий с государственной мудростью, но и небывалую честность. С удивительной проницательностью решал он запутанные тяжбы. Он не давал себя водить за нос, порой бывал милосерден, порой строг и всегда справедлив. Когда приближенные величали его Доном Санчо, он одергивал льстецов, вовсе не стремился скрывать своего простонародного происхождения и даже сетовал, что на вверенном ему острове этих «донов и распродонов» больше, чем камней (II, 45). Получив наконец возможность по примеру других губернаторов «зашибать деньгу», он не воспользовался этой заманчивой возможностью. Свою первоочередную обязанность он усматривал в том, чтобы очистить остров от лодырей, шалопаев и прочих бездельников, которые подобно трутням в улье «пожирают мед, собранный пчелами-работниками». Зато крестьянам намерен он был оказывать покровительство в первую очередь, не посягая при этом на особые права идальгии и духовенства. Окружающие только диву давались, наблюдая за мужиком-губернатором и слушая его мудрые речи, а дворецкий, приставленный к нему герцогом, даже как-то сказал Санчо Пансе: «...такой неграмотный человек, как вы, ваша милость, — сколько мне известно, вы ведь грамоту совсем не знаете, — и вдруг говорит столь назидательных и поучительных вещей, — ни те, кто нас сюда послал, ни мы сами никак не могли от вас ожидать такой рассудительности. Каждый день приносит нам что-нибудь новое: начинается дело с шутки — кончается всерьез, хотел кого-то одурачить — глядь, сам в дураках остался» (II, 49).