Можно выделить три фазы существования толстого журнала. Первая – длящаяся для основной части аудитории толстого журнала не более 4–6 месяцев (а обычно и короче) – это фаза актуального прочтения журнала читательским ядром его аудитории. Поскольку постоянную аудиторию программных толстых журналов, особенно сегодня, привлекает не столько беллетристика, сколько публицистика и дискуссионные разделы журнала (мемуары, полемика, критика, документалистика, письма – т. е. те моменты программы журнала, которые работают на создание динамического образа современности, связаны с идеологическими вопросами, столкновением разных партий и позиций, с участием в борьбе за влияние), то временная размерность публикаций, и так, конечно, чрезвычайно затянутая в сравнении с западными порядками[188]
, не может быть слишком большой – она определяется размерностью «актуального времени», т. е. возможностями участия в настоящем. Бессмысленно во времена интенсивной социальной жизни говорить о настоящей полемике или дискуссии, если ответ на опубликованную ранее статью, возражение или мнение приходит почти через полгода или даже год. Поэтому первая фаза цикла «работы» журнала, реально и постоянно присутствующего в сфере интересов читателей, таких как «Огонек», «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Дружба народов», не может быть больше 3–4 месяцев. Эта фаза – представление читателю инновационных материалов, идей, результатов научной работы, новых произведений, материалов исторического исследования. На этой фазе осуществляется селекция из всего представленного на суд общественности. Отбор осуществляется не одной инстанцией, а рядом их. В принципе, чем более развита система селекторов, тем более динамична и богата социальная и культурная жизнь обществ. Напротив, когда значимы лишь одна-две инстанции признания (ситуация, характерная для тоталитарных режимов не только периода 1930–1950‐х гг., но и нашего общества эпохи застоя, а отчасти и сегодняшнего периода), тогда речь идет о безоговорочном контроле над интеллектуальной, нравственной и культурной жизнью общества, о «паразитарной кастрации» или стерилизации общественной жизни бюрократией (принимающей вид хранительницы всеобщих интересов «партии—государства»), т. е. о стагнации или репрессивном идеологическом подавлении и как результате – параличе, апатии общества. Объем того, что отбирается сегодня из журнального потока «на будущее», не так уж велик. Если взять только «толстые» центральные журналы двух столиц, Москвы и Ленинграда (и «Огонек», поскольку публикационная страничка стала частью новой политики его обновленной редакции), в которых главным образом и осуществляется селекция новаций, разметка литературного и интеллектуального процесса, действуют внутренние механизмы организации литературной и иной культуры, то на страницах этих 15 изданий за полтора года (с января 1986 г. по июль 1987 г., т. е. с момента фактического начала перестройки) появилось всего 2025 новых литературно-художественных текстов и публикаций. Примерно таковы параметры «нового», «нормальный» объем для самых разных периодов общественной печати; колебания здесь крайне невелики и зависят от глубинных течений социокультурных процессов, от динамики ядра общества, структуры его авторитетов. Это та доля всего публикуемого в журналах, которая вводится примерно за такой временной промежуток (фактически это чуть больше, из‐за публикационной тактики в «Огоньке»).За такой отрезок литературного процесса (предел того, что можно считать «современностью», даже для эпохи медленного времени, какой был период застоя) из всего литературного потока значимым фактом стали лишь 178 публикаций, т. е. 8,8%. Это те произведения, которые отмечены читателями и обсуждаются критикой. Преимущественно они принадлежат авторам, уже получившим ранее известность, тем, за чьей работой следят и каждую вещь прочитывают, будь то новый роман, маленький рассказ или даже отдельное стихотворение. Но есть и несколько новых, принципиально новых имен (таких, как Т. Толстая, С. Каледин, В. Пьецух и др.). Вот ради этих 8–12% (величина год от года колеблется, отражая частоту дыхания литературной культуры), собственно, и существует литература. Через еще один период, т. е. через 5–7 лет, список имен такого рода сократится на 2–3 десятка, а еще через 20 лет – фазу литературного поколения – от него останется лишь несколько имен и произведений, которым предстоит войти уже в историю этого периода или историю отечественной литературы в целом.