Отдельный разговор в связи с «публикационным бумом» нужен о том, что, кем и с каким успехом вводилось в качестве «публикации», как и кем создавалась ее дальнейшая судьба. Для такого рода «оперативной истории» небезынтересно, что уже сейчас можно говорить о времени публикаций В. Ходасевича и Н. Гумилева, В. Набокова и М. Булгакова, А. Платонова и В. Гроссмана; это время отмечено, и довольно широкий круг в несколько миллионов современников именно так его оценит и оценку такую разделит и поймет. Вместе с тем для этой же аудитории едва ли столь же наполнено прозвучит, например, сообщение о публикации М. Пруста или Р. Музиля, Х. Л. Борхеса или Г. Броха, томов поэзии или эстетики немецких романтиков, двухтомника Ф. Г. Лорки и еще многих трудов, отмеченных несомненной удачей замысла и выполнения и составляющих открытие, новую страницу для отечественной культуры, ее литературных традиций и самого языка.
Стало быть, в этих случаях речь должна идти об иной группе инициаторов литературных новинок, о другом масштабе их значимости, об иной аудитории (а это, в свою очередь, возвращает к вопросу об инициаторах «пробойных» журнальных публикаций). Взаимоотношения между этими группами, подвижки в этих взаимоотношениях вполне могут быть показаны на материале печатных судеб нескольких десятков авторов и произведений, что составит интересную страницу истории отечественной литературы, истории общества. Пока же отметим несколько фактов, значимых для разговора о том, чтó есть публикация как литературное событие.
Сколько бы мы еще ни вспоминали блистательных изданий зарубежных авторов, мы, во-первых, почти не найдем их в журналах. Они, как правило, издаются сразу книгой – либо как «классика» (тогда лишь в определенных издательствах и видах издания, с комментарием и т. п.), либо как «чтение», «чтиво» (так, скажем, зачастую выходят детективы, фантастика, приключения и другая остросюжетная литература). Иными словами, более или менее устоявшиеся группы инициаторов литературной динамики при этом не затронуты. Редкие исключения относятся к публикациям зарубежных авторов журналами с программой (или, как называет их, вспоминая XIX в., Ю. Буртин – «с направлением»). Случаи такие крайне редки, тенденция же – превращать зарубежного автора и его произведение в героя и событие отечественной словесности при публикации в «неспециализированном» журнале – весьма устойчива. Напомним Э. М. Ремарка в «Новом мире» 1960‐х гг.
Стало быть (первый вывод) мы имеем в данном случае дело с группой инициаторов, иной не только по своему составу, но и по функции в литературном сообществе и в обществе как таковом.
Вторая группа фактов – тиражи зарубежных новинок того уровня, о котором речь. Сто тысяч – предел (это издания М. Пруста, Ф. Г. Лорки, Х. Л. Борхеса), как правило – пятьдесят, а для поэзии и эстетики – 25–30 тыс. экз. В целом это обычные тиражи первоизданий, но на этот раз – авторов и книг, уже ставших классикой, правда, в более широких историко-литературных, культурных, языковых и т. п. рамках.
И отсюда второй вывод: у этих книг иные сроки жизни и каналы поступления, другая, соответственно, и аудитория – во многом те, кто собирает книги (от «жучков» до специалистов и библиофилов). Отсюда – путь к разговору о группах читающих в подлиннике и т. д.
И, наконец, третье. Сколько-нибудь развернутые отклики хоть на одну из перечисленных книг в популярном литературно-художественном журнале – рецензия, обзор, полемика, статья-персоналия – практически отсутствуют. Нет их и по телевидению. Им не посвящают свое внимание известные критики и литераторы (вне круга специалистов-зарубежников). И, наконец, их не балует отзывами
Поэтому последний вывод: у данных произведений и авторов иные группы и формы поддержки, иные «условия литературного существования». Социологи литературы знают, каким четким дифференцирующим признаком является обращение читателей к иностранной литературе в целом, к переводной поэзии в частности, что такое в социокультурном разрезе зарубежный детектив или фантастика.
Встает задача проверить эти знания в нынешней меняющейся ситуации, уточнить и развить их.