Литература как социальный институт: Сборник работ

«Политический остров». Возникновение этой интеллектуальной и литературной конструкции приходится на XVI–XVII вв. В процессе ее формирования и развития проблематизируется средневековое, сословно-христианское представление о «сущности» человека и основанного на ней социального порядка. Выдвигается идея универсальной природы – родовой сущности человека. Его экзистенция понимается теперь не как сотворенная божеством, а как природа, обладающая соответственными «естественными правами», структура которых дублирует «естественные потребности». Развитие философских и мировоззренческих оснований идеи человека идет таким образом от религиозного эссенциализма к деистическому, пантеистическому и, наконец, секулярному пониманию индивида как потенциально автономного существа, нуждающегося лишь в просвещении и уяснении собственного естества.

Рационализация, следовательно, выражалась как «опустошение» идеи человека от сакральных значений и замещение их инструментальными представлениями: автономизация личности предполагала просвещение его «естественным светом разума», т. е. его образование и воспитание, его «взращивание» – культивирование его человеческой природы («породы»). Утверждается монада утилитаристского понимания человека, разумного эгоиста, но никак не связанного с социальным окружением, с «обществом», человека, детерминированного лишь сознанием своих потребностей, в пределе (но чуть позже) – «человека экономического».

Этот процесс проблематизировал иерархически-сословный порядок социального, т. е. порядок предписанных статусов, позиций, сословий. На место «права по рождению» выдвигалось право в силу «профессионализации занятий» и «призвания» к ним. Критическое начало выдвижения «естественных и всеобщих прав и потребностей» скрывало за собой потенцию достижительства. Универсальность и бескачественность этой «природы» открывается такому же универсализму познавательных и душевных способностей – Разуму[134], впервые делая возможным исчисление поведения и, следовательно, его организацию по заранее намеченому оптимальному плану (конструктивное планирование).

Гомологическое подобие науки (эпохи Просвещения) и утопии (общие законы Природы и Разума) проявляется и в схожих координатах конструкций литературных утопий: в них принципиальными моментами становятся отсутствие времени, пренебрежение своеобразием историко-этнографического материала, технологический характер представлений о социальной жизни и организации.

Однако утопическая модель «идеального города» как метафора разумной природы и потенций человеческой сущности оказалась действенным средством саморефлексии и экспликации ценностных оснований группы, к которой принадлежит данный интеллектуальный представитель – писатель. Благодаря суггестии как демонстрируемых целей, так и используемых логически принудительных средств (если брать их только в системе культуры данного автора) создается рациональная умственная конструкция в виде пространства контролируемых возможностей. При этом исключаются все нежелательные последствия произведенных действий, все значения, враждебные группе. Модальное пространство эксперимента демонстрируется изоляцией современной автору среды: установлением стены города, непроходимым для кораблей морем, отдаленным от европейской цивилизации месторасположением Города Солнца и аналогичных секулярных раев, искусственной космической средой и т. п. Реализуемая таким способом самодемонстрация группой собственных определений оказывается чрезвычайно мощным интегративным средством. И если в своем чистом виде мирного путешествия в Икарию, на Луну, в Новую Атлантиду утопия фактически не сохранилась в настоящее время как факт нормального массового чтения, то в виде базовой конструкции, основных ментальных процедур, схемы аналитического пространства она вошла во все прочие разновидности НФ. Ближе всего к первоначальному проекту стоят, конечно, «космические одиссеи» любой изощренности, чаще всего оснащенные дополнительным блоком инструментальности – космической, галактической, планетарной войной с пришельцами или, наоборот, завоеванием жизненных пространств, а также принудительным миссионерством и спасением малоразвитых туземцев, которые в качестве «анти-мы» позволяют организацию блистательного гала-парада собственных добродетелей. Помимо «космических пришельцев» можно указать еще на две наиболее распространенные типовые схемы НФ: машина времени и бунт роботов. Нетрудно показать, что, как и в первом случае, базой оценки и конструирования здесь будут непроблематические проекции различных «мы-образов»: меняется только фон «чужих», но структура действия и идентификации остается той же самой.