Литература как жизнь. Том I

Олег, постарше меня, соученик по Университету, входил в делегацию, посланную в семидесятых годах на заседания Советско-Болгарского Клуба творческой молодёжи. Заседания проходили в Болгарии, советские участники встречи, вернувшись домой, выпустили сборник «Шипка»; и сборник, и книги – в основном исторические романы, которые написал Олег – вдохновлены болгарскими впечатлениями. За той делегацией последовали другие, в одну из делегаций и я попал. Клуб был учреждением замечательным с одним недостатком – возрастным ограничением. Других ограничений не было. Одному из молодых болгарских басов, что прошли выучку в Италии, в ответ на вопрос, можно ли в присутствии членов Политбюро исполнить песню «Жили двенадцать разбойников», Тодор Живков ответил: «Можно, всё можно». И по всем правилам bel canto прозвучало: «Вдруг у ррразбой-ника лю-ютого со-весть Господь про-бу-удил!!!». Всё же свободой советские участники Клуба перепользовались, в наши инстанции поступил донос с болгарской стороны, а нам в назидание дали его прочитать. Советские участники Клуба, отмечал информатор, выражают взгляды не советской, а старорежимной интеллигенции. Доносчик не клеветал. Сам я, когда назначили меня в сопредседатели Клуба, то и дело ошибался, говоря Русско-Болгарский, вместо Советско-Болгарский, и меня поправляли, чтобы устранить оттенок национализма.

Наши встречи в Болгарии, как и Новгородская конференция Общества охраны памятников, были началом поворота, нашего поворота к проклятому прошлому. Болгария явилась открытием России, которой мы себе не представляли, как некогда Вальтер Скотт открыл Шотландию через немецкие переводы шотландских баллад, а славянофилы поняли Россию под влиянием немецкого идеализма и с подсказки повидавшего нашу страну Гакстгаузена. Можно, конечно, утверждать, что органический взгляд на культуру у нас и зародился: Гердер жил в Риге, когда Рижская губерния являлась частью Российской Империи, в Риге был поставлен его бюст, там были изданы его труды и положено начало представлению о народности – органическом единстве национальной культуры.

Для нас посредницей послужила Болгария. Имена и названия, со школьной скамьи знакомые, но мало что нам говорившие, заиграли красками: Скобелев, Гурко, Шипка… В Москве нашим отправным пунктом был памятник Павшим под Плевною, возле ЦК Комсомола. С детских лет, рассматривая памятник, я себя спрашивал: что за Плевна? Но взглянул иначе на тот же малый мавзолей после того, как по всей Болгарии повидали мы русских костей – саркофаги с останками наших солдат времен Русско-Турецкой войны. А когда смотрели мы на поле под Плевной, дрожь пробирала: равнина, открытая обстрелу, и по ней генерал Скобелев восемнадцать раз водил солдат в атаку.

Говорят, Сталин с Жуковым не щадили солдат. А сколько Александр II и его полководцы положили солдат не за Россию? Перед поездкой мне главный редактор журнала «Вокруг Света» А. В. Никонов, с которым меня познакомил Толя Ланщиков, предлагал для них написать. «О болгарах трудно писать», – говорю. «О нас писать еще труднее», – заметил Анатолий Васильевич.

В самом деле, как писать, если нельзя писать по существу, называя вещи своими именами? Автор поопытнее, возможно, нашел бы способ высказаться, но я не мог ума приложить, как сказать основное: мы дали болгарам, чего сами не имели, свободу и конституцию. Двинули освобожденных впереди себя, а сами остались без конституции. «Война за Болгарию 1877–1878 гг. […] была формой обороны русского феодализма от буржуазного строя, надвигавшегося на него в образе “Европы”. В этом смысле война была проиграна, – пришлось согласиться на превращение последних углов, где мог найти себе убежище “славянский дух”, Сербии и Болгарии, в буржуазные государства шаблонного типа, с конституцией, свободой печати и тому подобными “дурачествами”, употребляя счастливое выражение одного из советников Александра II»[136].

Это я прочитал у Покровского много позже, а болгарские участники Клуба нам говорили, уважая и недоумевая: вассалы стали свободнее сеньора! Со времен вступления в 1814 г. в Париж, очередной неразвязанный узел нашей истории – благодаря нашему жертвенному триумфу все пошли вперед, а мы остались на месте и ещё попятились. Надо было слушать о болгарах Константина Леонтьева и не проливать русскую кровь за чужую свободу, либо, хотя и не по Леонтьеву, освободиться от пут феодализма и самим принять конституцию. Окраины Российской Империи, Польша и Прибалтика, сделались либеральнее Петербургской и Центральной России. Что же горевать о развале социалистического лагеря? Как управлять венграми или чехами, сколько бы ради них ни положили советские люди своих жизней, если у них раньше и задолго, отменили крепостничество? Мы для них являлись игом, освободительным, но все-таки игом. Выхода у нас не было? Не было. Остается осознавать: что посеяли, то и пожали.