Литература как жизнь. Том I

Приглашение вызвало у меня в памяти цитату из «Героя нашего времени». Мы ещё в школе, поедая на большой перемене свои бублики (каждому бублик, бесплатно), потешались над аристократической привередливостью Печорина: попутчикам, вынужденным из-за непогоды остановиться в горах, пришлось за ужином удовольствоваться всего лишь фазаном и кахетинским. У меня же от приглашения табунщика разыгралось воображение, в мечтах рисовалась трапеза в лермонтовском роде. Появилась дочь хозяина, девушка лет семнадцати (местная Бэла), было, кому сготовить ужин, но, видно, готовить было нечего. Какое там кахетинское! Что за жаркое? Хлеба не было! Девушка принесла небольшой арбуз. Табунщик разрезал арбуз, четвертинку, прежде чем предложить мне, зажимал в широкой ладони и с яростью, да, с яростью ударял кулаком по столу. Стол сотрясался, из арбуза, словно выбитые зубы, разом выскакивали черные косточки. Получил я две четвертинки, он взял две других. В горах табунщики питались лапшой, это я уже знал, а вот какова оказалась вечерняя трапеза труженика, который провёл день в седле.

Бывал я и на праздничных пирах. В 60-х годах в горах Киргизии мы с табунщиками «убрали» за один вечер барана. Но в будни даже в Грузии, кроме банки килек, в доме у научного сотрудника, пригласившего меня зайти к нему, не оказалось больше ничего.

«Родина слышит, Родина знает,

Где в облаках её сын пролетает»

Песня Долматовского и Шостаковича, которую пел, приземляясь, Гагарин.

Когда полетел Гагарин, восторженное было настроение, однако это настроение сам же Гагарин испортил. Во время торжества на Красной площади мы огромной толпой стояли напротив от площади, на углу Горького, возле «Националя», готовые разделить восторг непосредственно-зримого, ощутимо-живого, выпавшего на долю советского человека триумфа. А Гагарин возьми и скажи, что в полете он думал о Коммунистической Партии. «Больше ему не о чем было подумать», – с горечью сказал голос возле меня. Реплика обозначала нарастающий, безнадежный разрыв с официозом, шли годы, разрыв увеличивался, оказалось достаточно искры, чтобы горючая смесь вспыхнула, и на ту же улицу выйдут тысячи лояльных в отношении к советской власти людей, которые чувствовали себя обманутыми и обойденными.

После церемонии я пошёл в Институт, там никого не было, кроме вахтера Дяди Феди Купченкова. Свою фамилию Дядя Федя читал каждый день на мемориальной доске в память погибших во время войны, в списке павших значился его сын. Сказал я Дяде Феде, что встречал Гагарина. А вахтер сообщил, что Гагарин земляк ему, он тоже из Гжатска. Говорю, и мой отец из гжатского уезда, на кафедре работает в Полиграфическом Институте. «Еще бы! – отозвался Дядя Федя. – Из наших голодных краев куды не закинет, хошь на кафедру, хошь в космос».

В те же годы прибыл директор американского ипподрома выбрать нашего рысака для Приза Организации Объединенных Наций. В автомобиле директора нашего ипподрома мы ехали от Бегов по Тверской (бывш. Горького). Красный свет застал нас в наших краях, возле Пушкинской. Рядом в черной «Волге» остановились Юрий Гагарин и Герман Титов – на расстоянии протянутой руки. Через дорогу, за площадью, виден был наш старый дом на Страстном. Там, у Деда Бориса видел я книгу «Утро космической эры» с дарственной надписью этих двух первопроходцев космоса…

Дали зеленый. «Волга» с космонавтами рванулась по направлению к Кремлю. А попутчик мой, вижу, внимания не обратил на сидевших в соседнем автомобиле. Говорю ему: «Рядом с нами были Гагарин и Титов». Гримаса возмущения исказила лицо моего спутника: «Почему же ты мне раньше не сказал? Я бы дома деньги брал, чтобы позволить на меня посмотреть!».

«Старь новину держит».

Из выступления О. В. Волкова.

Новгородская Конференция «Тысячелетние корни русской культуры». Участвуют вместе с нами академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, певец Иван Семенович Козловский и писатель Олег Васильевич Волков. Председательствует Секретарь Горкома Кузьменко. Присутствие партийца символизировало отношение власти к нашему начинанию: нельзя запретить и невозможно без присмотра оставить националистический консерватизм. Секретарь после конференции скончался от инфаркта, но конференция прошла образцово: нас принимали, словно иностранцев, в собственной стране.