Литература как жизнь. Том I

Мы не исключение, так у всех, разве что компромиссы разные, и каждый народ расплачивается за действия неизбежные и обреченные на неудачу. Наши беседы с болгарами на заседаниях Клуба были очень дружескими, а устремления разнонаправлены. Мой визави, сопредседатель Клуба, архитектор и русофил Костя Мрянков сказал: «Все хотят вашу культуру, никто не хочет вашего образа жизни». Болгары смотрели на Запад, они всегда смотрели на Запад. Об этом писал Леонтьев, об этом нас предупреждали в ЦК КПСС: в двух Мировых войнах Болгария оказалась не на нашей стороне. «Болгары не сделали ни одного выстрела в русских», – оправдывались наши балканские друзья. Секретарь Болгарского Комсомола меня спросил: «Знаете, сколько у нас памятников благодарности русским?» Это – саркофаги с костями солдат. Я не знал: триста тридцать семь (337). А где саркофаги теперь? Помню лицо и голос умного функционера, сообщившего о мере признательности. О чем говорило выражение его лица и тон речи? Выражали недоумение: как же так, столько жертв вами принесено, ваши жертвы признаны и почитаемы, но у вас движения нет в ту сторону, куда идёт мир, и вы ставите нас (их, болгарских функционеров) в невыносимо-нелепое положение?! Помню и свое незнание, что ответить и что думать. Болгары удивлялись: «Как вы не понимаете? Мы европейские мещане!». Они читали Леонтьева, когда мы ещё не читали.

Камень преткновения

Камень преткновения (библейск.) – препятствие на пути решения проблемы.

«Энциклопедия крылатых слов».

Читаю столетней давности письма Марии Максимовны, мной неузнанной бабушки, и все та же коллизия Россия и Европа предстает передо мной в семейном кругу. Пишет бабушка своему будущему супругу, моему деду, пишет о чувствах, но пишет и о вечной несовместимости: мы и они. Шлет письма из Лозанны, описывает чистоту и порядок, не отрицает свободы, которая, однако, оказывается тесна для неё, приехавшей из царства тирании и мракобесия: «В Лозанне я чувствовала сильную потребность в людях». Так из письма в письмо: там тирания, тут свобода, а бабушке не живется.

Эти семейные документы – приватные комментарии читателя герценских «Концов и начал» и написанных после разговоров с Герценом «Зимних размышлений о летних впечатлениях» Достоевского. Не могу сказать, соотносила ли бабушка в двадцать три года свои переживания с размышлениями писателей, ею прочитанных (книги сохранились), или же она безотчетно вторила им. Но всё те же раскалывающие голову впечатления, о них сообщает живущая за границей соотечественница русских классиков, российская интеллигентка космополитического воспитания, не впадает ни в консерватизм, ни в мракобесие, а просто не знает, что и думать.

Апория

«Апория (греч.) – непреодолимое противоречие.

Словарь иностранных слов.

Михаил Жванецкий, с которым я оказался в одном самолете, вез после своего первого посещения Америки каламбур, облетевший эстраду и страну: «Жизнь у них, а люди у нас!» Наблюдательный острослов повидал устроенный быт и, возвращаясь к домашнему б-б-б-беспорядку, убедился в неразрешимости противоречия.

Мотив мировой, блуждающий сюжет: сухость, та самая, что Пушкин хотел бы увидеть своими глазами, но, оказавшись «невыездным», судил по рассказам друзей, подолгу живших за рубежом, и рассудочному порядку противополагал notre martyre, наше мученичество. На ПЕН-КЛУБе познакомился я с Хан Суин, англокитайской писательницей (сотрудничала с Оруэллом в БиБиСи), прочитал два её романа: невозможность сделать выбор между формальным порядком Запада и неостывшей человечиной остального мира. «Вы теплые», – сказала нам с женой американка, прожившая с мужем шестьдесят лет, как мы могли видеть, без теплоты. Они приглашали нас по выходным на обед или ужин, и каждый раз мы приезжали позже назначенного срока, минут на десять-пятнадцать опаздывая, и наконец услышали: «В следующий раз можете не приезжать». Хозяева чувствовали себя оскорбленными, а мы… мы не чувствовали себя виноватыми. «Работаем по двойному времени, американскому и русскому», – услышал я в IREXe, организации по научному обмену: они приспособились к нашим опозданиям. Подобную ситуацию взял сюжетом Питер Устинов в послевоенной комедии «Любовь четырех полковников», полковники, американский, английский. французский и русский – им приходится приспосабливаться к особенностям друг друга. Начинается комедия с опоздания нашего полковника.

Всё квантуется, и человечности всем и каждому отпускается в известную меру, у одних душевные силы уходят на соблюдение сроков, у других за счет несоблюдения сроков накапливается избыток теплоты.