В день торжеств театр полон, ложи блещут, партер и кресла всё кипит. В правительственной ложе Политбюро, до единого члена. Запомнился неподвижностью черт лица Косыгин: мускулом не шевельнул, казалось, сидит фигура, уже помещенная в Музей восковых скульптур. За кулисами среди нас – не нужно ли чего? – со следами былой привлекательности Министр культуры Фурцева. «А? – сверкает взором наш Иван. – Какова женщина!». Мы замялись. «Что?! – взревел столп нашей идеологии и поклонник Киприды. – М-мальчишки!».
В первом отделении – речи. Черкасов, задыхаясь, произнес свое предсмертное слово на тему гамлетовского обращения к актерам: перестали, как положено, учить лицедейству. Маршак, уже слепой, продекламировал сонет.
Начался концерт. Пошёл Мордвинов рвать страсть в клочки: «О-бе-дать!» А Лира короля, старика, погнали и за ворота выставили. Уронил и утёр слезу Никита Сергеевич.
Мы видели: места Юбилейного Комитета напротив правительственной ложи, первая слева от сцены.
Спустя четыре месяца погнали самого царя Никиту. Не подвело партийное чутьё: Шиллер, Шекспир – всё вредные намёки, а жизнь подражает великому искусству.
Почти по Дюма
Vingt-sinques ans apres.
…Вижу из окна на втором этаже в доме на улице американского университетского городка лысеющую макушку русского человека: в руках у него сумка, напоминающая авоську. Человека я знаю, знал и его сына, которому уроки верховой езды давал мой друг, тренер Гриднев. Слышал речь его отца, трехчасовую речь о литературе, в речи указывалось, о чем нашим писателям следует писать и о чем не писать. Тот же отец посоветовал тем, кто ждёт конца коммунизма, подождать, пока свистнет рак, обещал похоронить Запад в могиле истории, обещания выполнить не успел – сместили. Видит ли с того света отец, как сын поёт «Благослови Америку, Господь»?
…Возвращался я из Северной Дакоты после Рождественских каникул, вид у меня был заправский, ковбойский, возле меня стоял чемодан, к нему привязано лассо, разве что лошади не хватало. Вдруг слышу: «Вы из Москвы?» Выдал меня, вероятно, галстук, тоже ковбойский, но я его нацепил неправильно, зоркий глаз усмотрел, что родом я не из Северной Дакоты.
Состоялась встреча на станции метро возле вашингтонского аэропорта. Мой попутчик дал мне свою визитную карточку: полковник, стажируется в Совете по международным отношениям. Это – организация в традиции корреспондентских обществ, сообщающихся между собой клубов. В «Пиквикском клубе» описано такое общество, имеющее цель – изучение мелкой рыбёшки не крупнее карася. Те же общества играли роль в больших событиях, скажем, Американской Революции. Общество наших дней воссоздал Пристли, который одно время считался преемником Диккенса. Из авторских рук получая роман «Сатурн над водами» (масонский знак), получил я и обещание: «Начнете читать, не оторвётесь». И чем ближе к развязке, тем труднее было оторваться: в стенах отгороженной от мира комнате заседают некие люди и совещаются о совместных действиях, а вне стен этой комнаты на виду у всего мира те же люди – заклятые враги.
Деятельность организации, через которую шел наш научный обмен, директор определил формулой: «Соединение науки с политикой»[221]. Основную роль в политике играли гуманитарные дисциплины, после холодной войны деятельность той же организации расширилась за счет экономистов и менеджеров. Понаехало столько, что в меру ветхозаветного правила «око за око» их водворяют и не могут выдворить.
Пока мы с полковником ждали поезда и вошли в вагон, мой нечаянный попутчик рассказывал, что он ведет исследования совместно с нашими специалистами, и назвал две-три фамилии. Кто же у нас этих фамилий не знал? Люди с этими фамилиями стояли на вершинах нашей власти, с полковником сотрудничали их отпрыски. «Очень успешно работаем», – полковник, улыбнувшись, сошел на станции «Пентагон». У меня сохранилась его визитка – он мне вручил, как бы подчеркивая, что секретов у него нет.
Борьба идей
Врата познания
«Научная библиотека Института мировой литературы была создана в 1935 г. С 2001 г. библиотека ИМЛИ переехала в новое помещение и временно её фонды недоступны для читателей».