Литература как жизнь. Том I

На закате советской власти заседал я в организованной Виталием Шенталинским Комиссии по наследию репрессированных писателей. Виталий успел побывать в архивах КГБ и написать о жертвах террора книгу, обошедшую мир. Однако домашние критики не принимали «подход Шенталинского». Насколько я понимал их мотивы, они считали, что разоблачения должны быть умеренными, а правда – дозированной, хотя на словах стояли за полную правду. Мы обратились в Комитет Госбезопасности с просьбой допустить нас ко всем делам репрессированных писателей. Пришли с Лубянки и говорят: «Отдаете ли вы себе отчет, что увидите не то, чего ожидаете?» Убедись мы воочию, кто на кого клепал, пришлось бы расстаться с иллюзиями в представлениях о том, кто был кем. Такова была подоплека умеренности и аккуратности при попытке восстановить историческую истину.

Одному из опасавшихся я предложил написать для «Вопросов литературы» воспоминания. «Нет-нет, – отвечает, – всё забыть!» Поборники правды и опасались «подхода Шенталинского». Начал Виталий докапываться, а пойди мы по его следам дальше, докопались бы до правды никому ненужной, и первый сборник, подготовленный Комиссией, остался последним[220].

Похоже, мотив репрессий ныне склонны мутировать по мере того, как таргетируют, оптимизируют, позицируют и озвучивают, рассуждая о проектах и моделях. При этом делают робкое риторическое утверждение «Да?» Вероятно, из опасения быть пойманными на фальсификации.

Шекспир как Шиллер

“Shakespeare und kein ende!”

«Шекспир, и несть ему конца!»

Гете.

«Надо кончать с этим Шекспиром».

Н. С. Хрущев.

Ещё в школе, накануне выпускных экзаменов, мы пытались угадать темы письменного сочинения. В предполагаемых названиях, по образцу ленинского «Толстой как зеркало…», присутствовало как: «… как обвинительный акт», «… как лишний человек». Один из нас предложил «Пушкин как Гоголь». Мы сочли это шуткой, не думая, что когда-то шутка обернется серьезом – Шиллер станет Шекспиром.

Видел Никита Сергеевич во МХАТе шиллеровскую «Марию Стюарт» в переводе Бориса Пастернака, намеки на борьбу за власть ему показались чрезмерно злободневными, и на встрече с интеллигенцией он сказал, что с Шекспиром (он же Шиллер) пора кончать. Тогда же ляпнул Хрущев, что у нас «лошадей держат под стеклянным колпаком», слишком трясутся над ними. Слышал я об этом почти из «уст самой лошади», от своего старшего друга, тренера Гриднева, который давал уроки верховой езды внуку Хрущева, внук и привез правительственного деда на 1-й Московский конный завод, который как витрину советского коневодства завод показывали почетным зарубежным гостям.

Увидев, в каком образцовом порядке на показном предприятии содержатся лошади, глава государства решил, что лошадей у нас всюду, вроде нежных растений, держат в теплицах, и такое баловство нашёл ненужным. Это когда весной по стране, с истощением кормов, лошади «жрали крышу», солому с покрытия конюшен.

Но слова Хрущева касательно баловства лошадей попали в печать, директивное, пусть брошенное между прочим, замечание коневоды не знали, как понимать: совсем не кормить? Должны ли лошади кушать, уж если не овес и даже не сено, то хотя бы солому?

А что надо с Шекспиром кончать, подтвердили интеллигенты, которые присутствовали на совещании. Кроме того, прочел я о хрущевском табу на Шекспира в стенограмме совещания, опубликована была в зарубежном журнальчике карманного формата, удобно перевозить через границу, печаталось это периодическое издание, по-моему, в Мюнхене, на русском языке, и называлось «Насущные проблемы СССР».

Покончить с Шекспиром нетрудно, если не готовиться к Шекспировскому юбилею, а если готовиться, как объяснить главе государства, что Шекспир не Шиллер, и Шиллер у нас всё больше Пастернак? Из-за директивного quid pro quo мы не знали, придётся ли справлять шекспировское четырёхсотлетие. Юбилей на носу, Россия считается второй родиной английского драматурга, наш Институт должен отвечать за подготовку к празднеству, но состоится ли юбилей, неизвестно. Сказано: кончать! Мы обзванивали предполагаемых участников юбилейного заседания, хотя свыше ещё не уполномочивали нас и помещения для празднества нам не предоставляли.