Литература как жизнь. Том I

«Блюмфельд объясняет сходство между различными словами близкого значения в полном противоречии с методом, здесь предложенным».

Отто Есперсен. Язык. Его природа, развитие и происхождение. Нью-Йорк: Издательство Нортона, 1964.

О «порочных теориях» влиятельного американского лингвиста рассказывал Д. Д. Григорьев. Познакомились мы с ДимДимычем в конце 70-х, он преподавал в Джорджтаунском университете, а в начале научной карьеры выпало ему испытать эти теории на практике, даже на собственной шкуре: он, среди прочих, был сделан подопытным ради проверки учения о языке без знания языка. По словам Григорьева, то было издевательство над языком и над здравым смыслом, но уклониться от участия в изучении языка по Блюмфилду можно было лишь ценой потери работы – Блюмфелд возымел в языкознании власть диктаторскую. Что за диктатура? Веря ДимДимычу, все же я не мог себе представить, если диктатура, то как она действует не у нас.

Пришлось представить, когда такую же обстановку застал я при Р. О. Якобсоне в Массачусетском Технологическом Институте. По мере моего официального представительства пытался я защитить своих бывших соотечественников-друзей, попавших в Америку диссидентов и павших жертвами ученого самодержавия. Выбросили их из академического мира на улицу, а я очутился в положении советского заступника за антисоветчиков, вдруг осознавших: «Смешно за свободой являться в чужую страну…»[260].

Не против американской власти мои друзья осмелились идти, а против Романа Осиповича – стали спорить с ним, не зная, что тут не спорят, уже давно не спорят, как наши люди, вырвавшись на свободу, полагали можно и нужно спорить, до изнеможения и во имя истины, кто – кого. Взялись наши искатели спорить с Романом Осиповичем о природе литературы, которую (природу) он сам, как им казалось, плохо понимал и ещё хуже разбиралась в литературе его супруга-сподвижница, Кристина Поморская. Мои соотечественники-правдоискатели стали возражать признанным авторитетам, дескать, хоть ты и авторитет, ответь по правде… И получили. Контраргументы? О, нет. Работы не получили. Получили от оппонентов, как положено, своё, оказались выброшены из профессиональной среды. «Всем у себя так и скажите, что с ними то же самое будет!» – это, не веря своим ушам, услышал я от Кристины при попытке испросить прощение опрометчивым диспутантам.

Мы-то, изучая Гоббса, думали, что война всех против всех – это слова, или, как у нас, неудовольствие властей, Главлит, КГБ, сталинизм. Оказалось, без КГБ и Главлита, кто власть (организационную) имеет – тот и авторитет, а спорить – не-ет, разве что в суд, если не согласны, подавайте. Неужели она, Кристина, не учла, что перед ней какой-никакой литератор, сказанное ею запомнит и запишет? Прочтут и убедятся, какая же была она… Дело прошлое, всё же незабываемое. Саморазоблачительные признания, вроде угрожающих слов Кристины, кажутся неправдоподобными. Охватывает возмущение, потом – сожаление. Жаль становится тех, кто откровенно и опрометчиво себя выдают. Не мерой цинизма, нет. Талейраны всех веков и народов высказывались циничнее, но – с умом. А это цинизм, помноженный на недомыслие. Надо же такое ляпнуть! Кристина невольно признала, что они с мужем держатся организацией мнений.

Массачусетским Институтом, где Якобсон преподавал, его диктатура (так и говорили – диктатура) не ограничивалась. В другом университете, тоже «увитым плющем», что означает – элитном[261], взяли на должность – кого? Новичка из недавно выехавших. Взяли, когда своих не брали, и вдруг взяли приехавшего, нашего бывшего гражданина. Мы с ним познакомились и поговорили, выслушал я ещё одно признание, которое тоже следует слышать, чтобы поверить. Молодой человек был, к чести его, откровенен. «Прежде всего, – говорит, – надо быть приятным парнем». После приятности следовало, не помню – что, только не квалификация. Третье условие следовало поставить первым. «Кроме того, – сказал счастливчик, – я племянник Якобсона».