Литература как жизнь. Том I

В 60-х годах застал я Американскую Россию ещё второй волны и могу сказать, насколько та эмиграция была по составу другая и малозаметная. «Мы сюда за лучшей жизнью не приезжали», – говорил Григорьев, проводя границу между потерявшими и покинувшими Россию. ДимДимыч сторонился и четвертой волны 1970 гг, которую у нас называют «третьей», она стала силой. Этнически однородная и сплочённая единством интересов, эта волна состояла из тех, кого зазывали в Америку; создавалась специально, как своего рода «пятая колонна» в холодной войне, и она вышла на политическую авансцену. Перед только что пересекшими границу авторами, которые ещё ничем собственно не зарекомендовали себя, распахнулись двери лучших учебных заведений и крупнейших издательств. Чужие ступени не были им чрезмерно тяжелы, вполне сладок был для них чужой хлеб. «Я въехал в Америку на белом коне», – рассказал мне далеко не самый видный из писателей-диссидентов. Американцы под разными предлогами выживали своих очень ученых соотечественников, чтобы освободить место для не очень ученых эмигрантов «третьей» волны, а те на ходу меняли профессию, называя себя специалистами по русской литературе, хотя согласно полученному на родине диплому таковыми не являлись. Русист-американец попросил меня быть свидетелем на суде: он подал в суд на университет, из которого его уволили, а на то же место взяли моего московского соученика, у которого в дипломе, как и у меня, значилось преподаватель английского языка. Свидельствовать не пришлось, неловкого положения я избежал: университет от потерпевшего откупился.

«Мы не в изгнании, мы в послании», – строка Берберовой, и таков был мотив, выражавший настроение эмиграции второй волны, хотя тоска по Родине ничего потрясающего не вызвала, всё же это мечта о возвращении. Так называемая «Третья волна» занималась разоблачением всего советского без мысли о возвращении. «Быт здесь так прост, что расстаться с этим трудно», – в американской печати высказался диссидент, объясняя, почему после упразднения СССР он не едет обратно на родину. В единый поток с «третьей» волной слилось движение внутренних «раскольников». Возникла целая литература. Каков вклад? Очевидно ГУГЛ, хотя Сергей Брин яростно отрекается от России. От края и до края – масса названий. Книги написаны на дотации, полученные в пору холодной войны, но так, будто холодная война не прекращалась, не знаю названий, которые бы осели в «песках времен». До двадцати книг и более выпустили наши соотечественники, эмигранты постсоветской волны, удовлетворяя академическому требованию не только преподавать, но и печататься (вместо того, чтобы преподавать), однако заметных книг в этой обширной, конъюнктурной продукции я не знаю.

Круг замкнулся

«Едва ли советская система сохранится надолго, но в своей основе она, пожалуй, не будет меняться эволюционно, и непохоже, чтобы она оказалась свергнута революционным путём».

Николай Рязановский. Русская история (1984).

«В России возможно что угодно, только не реформа».

Оскар Уайльд (1882.)

Профессор Рязановский, родившийся в русском Харбине на китайской земле, своими глазами ещё не видел России, когда писал учебник по русской истории, но вырос в семье, отличавшейся безудержным патриотизмом, поэтому, размышляя о нашей общей Родине, он на академическом языке выразил незнание, что и думать о нашем будущем.

За сто лет до этого Оскар Уайльд высказался на ту же тему, он в нашей стране не бывал, но читал русских, а вывод о невозможности у нас реформ сделал, вращаясь среди российских эмигрантов в Лондоне и в Нью-Йорке. Его «русская» пьеса, откуда мной взята реплика, это фантасмагория, которую надо бы перевести и поставить у нас. Мои друзья, Васька с Генькой, воссозданием «Веры, или Нигилистов» затмили бы успех своих же «Бременских музыкантов». Если до сих пор пьесу не сыграли в Америке, тому, боюсь, помешала авторская симпатия, пробивающаяся в отношении к персонажам нелепым, непредсказуемым, непутевым, но исполненным деятельной, хотя и бесплодной, энергии.

«К власти идёт некто по имени Зюганов», – в начале 1980 гг. услышал я от причастного к нашим высшим кругам. Было это ещё в ту пору, когда в Америке очередным изданием вышел учебник по русской истории Рязановского, выразившего растерянность при взгляде на происходившем у нас. Мы же провожали в дальний путь Брежнева, Андропова, Черненко, а на их место пришел Горбачев. Почему не Зюганов? Не то, чтобы кто-то из них двоих заслуживал предпочтения, а была ли там наверху борьба, исходом которой стала перестройка со всем, что бывает потом, как, выпивая чашу с ядом, выразился Сократ.