Литература как жизнь. Том II

Разоблачая полковника, Олдингтон помимо влиятельных литературных знакомых и политической элиты восстановил против себя ещё одну среду – гомосексуальную. Странно было бы думать, что Олдингтон, составивший однотомник Оскара Уайльда, переводчик «Декамерона», враг всяческого ханжества, взялся осуждать «запретную любовь». Лоуренс был героем и этой среды, но Олдингтон не осуждал его интимных отношений с арабскими шейхами, он писал о том, что не следовало сексуальные акты выдавать за разведывательные операции.

Злая рецензия, которую Грэм Грин писал в тот момент, когда я внушал ему свою мысль о его творческом родстве с Олдингтоном, была защитой всем знакомого английского писателя, отличавшегося особой склонностью, писатель был педофилом, жил в Италии и ради удовлетворения своих желаний подкупал детей бедняков. В биографической книге о нем Олдингтон, по своему обыкновению, говорил о том, что знал, а Грэм Грин обвинил Олдингтона во лжи. Редакторы лондонского журнала, опасаясь судебного иска по обвинению в диффамации, рецензии не напечатали, однако слухи действуют сильнее типографских значков, если хотят верить слухам: ненапечатанную рецензию упоминали как разоблачение Олдингтона.

«Олдингтон просто дрянь», – в письме написал мне один из наших партнеров по Двусторонней Комиссии, когда я у него спросил мнение об авторе «Смерти героя». Даже Грин, называя перо Олдингтона «отравленным», не называл его никудышным писателем. Не мог я понять очевидную несправедливость уничижительной оценки до тех пор, пока после кончины нашего партнера, видного ученого и популярного публициста, не стало известно о его склонностях, какие раньше не афишировались.

Так на литературной репутации Олдингтона сказывались оценки нелитературные, однако принадлежавшие авторитетам литературного мира, соответственно литературным оказывался и результат организуемых мнений.

Если Олдингтона вспоминают, то как «Дунькина мужа», он был недолго женат на американской поэтессе Хилде Дулитл, о ней не забывают на неослабевающей волне авангардизма и на вздымающемся гребне неофеминизма. Годы спустя попал я в литературный кружок, который группировался вокруг дочери Хилды Дулиттл. Кое-кто из собравшихся полагал, что отцом её был Олдингтон. Нет, его друг российского происхождения Иоган Григорьевич Коршун, ставший английским писателем Джоном Курносом (он входил в ту делегацию Красного Креста, с которой в «большевистскую Россию» ездила леди Сноуден, упомянувшая «железный занавес».) Сын дочери Хилды Дулитл погиб от СПИДа. Она издала антологию молодых поэтов, погибших по той же причине. Получил я от неё открытку: «Мир мал до невероятия. Мы будто движемся кругами, встречаясь на самых неожиданных перекрестках». Норман Гейтс на мое сообщение об этой встрече откликнулся экстатически: «Мало того, что вы знали Олдингтона, вы узнали и дочь Хилды Дулитл!».

Английский литературовед нового поколения работал над книгой о Мирском, когда Олдингтон оказался заживо похоронен, и биографу подумалось, что Олдингтона вообще никто не знал и не знает, как не знала молодая американка, профессор литературы, о причинах настороженности среди евреев, читателей-современников, когда они пытались читать «Улисса». С таким незнанием сталкиваюсь постоянно: чего человек не знает, того и не существует, свое незнание человек выдает в печати за общее мнение. Биографу я написал, однако ответа не получил. Не отвечают, когда ответить нечего, но в этом случае, я думаю, автор был ошеломлен, не зная, что думать и что говорить: надо же похоронить некогда знаменитого писателя, будто его и не было!

«Ничего я не забыла!»

Из письма дочери Олдингтона.

Дочь Олдингтона Кэтрин Гильом-Олдингтон, моя сверстница, скончалась в 2010 г. Мы с ней изредка переписывались. Она вспоминала показательный московский загул, который мы с друзьями ей продемонстрировали. Мои родители пришли в ярость, Олдингтон тоже был недоволен. Нас выручил Борис Полевой, он был Председателем Иностранной Комиссии и отвечал за визит английского писателя. «Посмотрите, – обращаясь к автору «Смерти героя», сказал автор «Повести о настоящем человеке», – какие блестящие молодые люди окружают вашу дочь». «СаЬеппе, that’s Russia!» – крикнул Олег Ряшенцев по прозвищу «Мартышка».

В письме Кэтрин говорила, что Москва для неё воспоминание неизгладимое. Пока мы безумствовали, Жора Алексанян и Игорь Полуектов добивались у Кэтрин, что она думает о Хемингуэе по сравнению с Олдингтоном. Зачитывались мы обоими, но все-таки… «Мой отец – джентльмен, а мистер Хемингуэй нет», – разрешила наши сомнения дочь английского писателя.