Литература как жизнь. Том II

Спрос на Олдингтона, пусть незначительный, есть, но в критическом обороте и в читательском мнении его нет. Взаимосогласованные мнения (по Ливису) правят литературным миром, а Олдингтон озлобил, сильно озлобил очаги влиятельных литературных мнений. Так думал мой отец на основе того, о чем ему писал или рассказывал Олдингтон. Высказался он о дутых величинах, с какими был хорошо знаком с начала их подъема на вершину успеха, за это знание, которое он не стал держать про себя, ему и отплатили. «Олдингтон плохо писал о своих знакомых», – таков был приговор «знакомых». Вместо того чтобы примкнуть к знакомым, Олдингтон писал о том, что они собой представляют. «Если это ум, позвольте, я лучше останусь дураком», – так он писал об интеллектуализме, воплощением которого служил Элиот.

Никто Олдингтона не запрещал, и сам он не считал себя изгнанником или преследуемым, – об этом он говорил моему отцу. Однако некогда признанный писатель очутился в нетях, оказался в силу негласного сговора вычеркнут из литературных святцев. Трудно поверить? Действительно, трудно. Однако полвека спустя после разыгравшейся в Англии литературно-политической драмы, вышло академическое исследование конфликта с подзаголовком симптоматическим «Предупреждение»[68]. Не цензурное изъятие или директивное запрещение, как в советские времена бывало у нас, а удавка, накинутая на шею ставшему неугодным кругу влиятельных лиц. Так что остерегитесь рисковать, прежде чем выступать ниспровергателем коллективно оберегаемых репутаций.

Воочию столкнулся я с отрицательным отношением к некогда известному английскому писателю не где-нибудь, а в Библиотеке ИМЛИ. Одновременно со мной в библиотеку пришел наш овеянный славой филологический авторитет. Увидев у меня в руках книги Олдингтона, разоблачительные биографии исторических личностей, авторитет счел нужным высказаться: «Не нравятся мне эти книги, не нравятся!» А сам он, легендарная личность, мне казался обширной полой ёмкостью, достойной разоблачительного пера Олдингтона. Занимался авторитет множеством или, во всяком случае, высказывался о множестве дисциплин, и о его необъятных интересах я не смею судить. Но по теме, меня касающейся, пригласил его выступить на конференции в ИМЛИ, которую я организовывал. Темой конференции была литературно-критическая терминология. Авторитет согласился выступить, явился окруженный свитой поклонников, которые все до единого схлынули после того, как предмет их поколения произнес речь и тут же покинул зал.

Речь показалась мне научно нестрогой. Слышала ту же речь и моя жена, а у неё диссертация была по терминологии, и она говорит: «Он не знаком с новейшей литературой вопроса». Наш обмен мнениями остался между нами, но возьми и напиши мы в отчете о конференции, что представляла собой речь приглашенной знаменитости – до цензуры бы и не дошло, по редакторскому сговору не дали бы этого опубликовать. А Олдингтон печатно высказывал сомнения в экспертизе знакомых, скажем, о незнании Элиотом итальянского языка, о котором он рассуждал как знаток[69].

Следующий шаг к разрыву с элитарно-политическими кругами, начиная с Черчилля, Олдингтон совершил, разоблачив героя британской политической мифологии, легендарного разведчика Лоуренса, называемого Аравийским. Олдингтон дегероизировал полковника, демистифицировал легенды, которые полковник сам о себе создавал, начиная с истории своего происхождения, включая службу на Ближнем Востоке и кончая автобиографией «Семь столпов мудрости». Начать с того, что Лоуренс имел чин не полковника, а подполковника. Преувеличение незначительное, но все-таки сдвиг в сторону от достоверности, и дальнейшее сотворение мифа шло по тому же ложному пути: длительные рейды по пустыням верхом на верблюде были не столь длительными и не всегда совершались на верблюдах, не столь кровавыми были осады и битвы, в которых Лоуренс будто бы участвовал, некоторых сражений вовсе не было, о некоторых Лоуренс только слышал, в некоторых играл роль наблюдателя, всё было придумано и преувеличено под небездарным (подчеркивал Олдингтон) пером «полковника».

Разоблачение коснулось не одного полковника. До появления книги Олдингтона «Лоуренс Аравийский» все, кто писал о нем, оставались в плену рукотворного мифа, среди них были писатели, например, Роберт Грейвз. Разоблачение псевдополковника грозило разоблачением им, верившим в полковника, и стало твориться нечто зазеркальное: Лоуренса продолжали прославлять, о нём была поставлена апологетическая пьеса, по пьесе снят парадный фильм, выходили и продолжают выходить книга за книгой о легендарном разведчике, и во всей этой продукции используются сведения, которые нашел и огласил Олдингтон, но книги Олдингтона словно не существует, сносок нет, а если и существует, то книга спорная, крайне спорная. Что же в ней спорного? Спорная, и всё. Так говорят, когда спорить не хотят – нельзя ни оспорить, ни согласиться.