Саша изо всех сил старалась вникнуть в суть объясняемого материала, трясла недовольно своей рыжей гривой, но интегралы у неё в тетради упорно превращались в пляшущих человечков, корчащих страшные рожицы. Она закрашивала рожицы чернилами, но они появлялись вновь неведомо откуда. Наконец она зевнула, пообещала себе, что перексерит эту лекцию у Машки и, подперев рукой щеку, занялась любимым занятием – разглядыванием однокурсников.
А посмотреть, кстати говоря, было на что: только на первый взгляд казалось, что все записывают лекцию. На самом деле Женька с Юркой режутся в «Феодала», Маринка отправляет кому-то эсэмэску, а Лёшка… хм, Лёшка опять что-то выцарапывает рукой с внутренней стороны парты. Саша не первый раз уже замечала за ним эту странную особенность! Приглядевшись, она слегка сморщила носик: «Фу, как негигиенично!». Лёшка старательно расколупывал пальцами левой руки залежи жевательной резинки (правой он старательно писал лекцию) и скатывал из них шарик. По мере разработки месторождения шарик становился всё больше и больше, потом переместился на другой конец парты, на нём появились глазки-точечки, нос-черточка, и большой улыбающийся рот. Жвачный человечек.
Удивившись, Саша начала наблюдать за Лёшкой и на других парах. Тот всё время садился в разные места, но после его ухода можно было совершенно точно определить, где он сидел: на уголке его парты всегда обитал человечек.
…Вообще Лешка ей не то чтобы не нравился, просто… не мужик. Она так всегда делила мужчин: «мужик» или «не мужик». Определить просто: мужик сказал – мужик сделал. Может и не умён особо, да надёжен. Не обязательно «тупой, упорный», как смеялись над всеми, кто поступал в Горный, но обязательно сильный, с характером. Ну вот Яшка, например, – яркий представитель: такой, если надо, и в тайге не пропадёт, и водку стаканами пить будет, и грязной работы не побоится… А Лёшка… ну мальчик ещё: светленький такой, с кудряшками, глазки голубенькие, мечтательные. И сложеньице у него хиленькое – ну разве мужик?!! Саша вздохнула, «не мужик» Лёшка где-то в глубине души ей все-таки был симпатичен: и умный, и ухоженный, и с девчонками вежлив всегда… Блин! Чересчур вежлив! В этом всё дело!
Восемь километров по лесной дороге до карьера – разве ж это расстояние для будущих геологов? Никто не стонал, девчонки даже развеселились, а самые бойкие из них стали петь популярные песенки, остальные подхватили: «Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша…».
Парни не пели – шли немного в сторонке, некоторые ухмылялись. Яшка, который, кстати, в летнюю сессию именно у математика получил «хвост» на осень, был мрачноват – шёл поодаль от других. Саша, воспользовавшись его задумчивостью, подхватила еловую шишку и запустила в его сторону. Промазала, но он заметил. Заулыбался, подмигнул. Потом подобрал и сделал вид, что бросает назад. Саша взвизгнула, кинулась прочь… Яшка за ней. Как-то незаметно они оказались в стороне от дороги, среди деревьев.
Им что-то кричали вслед, но они бежали, бежали…
…Поцелуи у него оказались вовсе не такими приятными, как она себе представляла. Слишком жадные. Слишком слюнявые. А руки его, вместо того чтобы обнимать, начали быстро-быстро расстегивать пуговицы на её джинсах.
– Эй! Ты чего? – она смотрела недоумённо.
Но лицо у Яшки было красное, перекошенное. А тело остро пахло потом.
Она попыталась наугад ударить его кулаком, но лишь отбила руку: словно об камень. Подумала: «Ну надо же!». И больше не повторяла попытки, лишь изо всех сил сжала ноги, и умоляла: «Не надо! Не надо…».
Тогда Яшка неожиданно сменил тактику: взялся за рубашку. Саша опомниться не успела – осталась в одном только лифчике, который тоже быстро улетел куда-то в кусты. Он тут же начал целовать её соски, а затем кусать – да так больно, что она взвыла:
– Уйди, я не хочу!
И вдруг Яшка быстро отстранился, повернувшись куда-то в сторону. Саша быстро посмотрела туда же и рефлекторно прикрыла обнажённую грудь руками. Там стоял Лёшка и смотрел на них своими огромными глазищами.