Литература родного края

Расти бы сосенке большой,
Качаться на ветру.
Не раз мы, верно, в выходной
Под этой самою сосной,
Вдыхая запах смоляной,
Сидели бы в бору.
Прошли бы годы.
И потом (всё в жизни может быть!)
Она желтеющим бревном
Легла бы в стену — в новый дом,
Чтоб долго-долго в доме том
Могли мы жить да жить.
Или в столярной мастерской
Столом могла бы стать,
Чтоб мог за ним сынишка мой,
Склонясь кудрявой головой,
Читать вечернею порой,
А я — стихи писать.
Иль даже попросту она
Студёною зимой,
Уже не сосенка, сосна,
Дыханьем солнечным полна,
В печи до пепла сожжена,
Согрела б нас собой.
А может быть...
Да что гадать!
Не быть, не быть тому.
Столом красивым ей не стать,
Прохожим веткой не махать
И нас зимой не согревать—
И всё лишь потому,
Что как-то в полдень голубой
Шагал через сосняк
Один парнишка озорной.
С малюткой встретившись сосной,
Её небрежною рукой
Сломал он. Просто так.
Сломал и бросил. Убежал,
Не думая о ней.
Нет, он не сосенку сломал,
А радость, красоту украл.
Он их и у себя украл,
И у своих друзей.
Когда от вздоха ветерка
Средь ёлочек-подруг
Качнётся сосенка слегка,
И к ней, бездумная пока,
Твоя потянется рука —
Остановись, мой друг!

Вопросы:

1. Подумал ли мальчишка, сломавший сосенку, чем она могла бы стать?

2. А если он прочтёт это стихотворение, остановится ли в следующий раз?

ЖАРОПТИЦЕВО ПЕРО

В калитку кто-то стучит. Я бегу на стук, но с засовом мне не справиться. Выходит бабушка и отодвигает тяжёлый засов.

— А, это ты, Прокопий! На покос собрался, что ли?

— Сено надо поворошить, да и подкосить ещё не мешает. Может, Лидушку со мной отпустите? Что ей дома сидеть? В лесу здоровья наберёт, а то вон каким заморышем растёт. Поедешь, Лидуха? — спрашивает он, усмешливо глядя на меня. — Мы там с тобой картошки напечём, вкусно-то как...

Я с надеждой смотрю на бабушку. И она согласно кивает:

— Поезжайте.

Хорошо в лесу!.. Мягко постукивают колёса. Дорога уводит к солнечным полянам, к тенистым перелескам.

— Ну, мухортая[11], пошевеливайся! — приговаривает дедушка Прокопий, помахивая вожжами.

И «мухортая» трусит, ответно помахивая хвостом, иногда вскидывает голову и фыркает.

Мне весело. Хочется петь и смеяться.

Дедушка Прокопий — бабушкин брат, но почему-то совсем не похож на неё. Бабушка красивая, черноволосая. Нос с горбинкой. И осанка у неё горделивая. А брат — простенький рыжий мужичок, добрый и улыбчивый.

— Тпру! Приехали! — говорит дедушка и спрыгивает с телеги. — Смотри, смотри, Лидуха, клубничка тебя дожидается. Целая поляна. Собирай скорей, пока я не выкосил...

Медвяные запахи кружат голову... Руки уже пропахли ягодным соком. Я лежу на прогретой солнцем траве и смотрю в небо. Лёгкие облака плывут надо мной, превращаются то в замки, то в красавиц-дам, то в витязей, которых я видела на картинках в книгах. Ползут сказочными драконами. Плывут белоснежными лебедями. Крадутся хищными зверями... Как хорошо! До меня доносится то звон литовки, то шарканье бруска о лезвие, то далёкое пофыркивание лошадёнки...

А вечером — новая радость: дедушка разжигает костёр. Занятно подбрасывать сухие ветки, смотреть, как бегут по ним красные змейки пламени, то замирают, гаснут, то вновь оживают, извиваются, шипят, то рассыпаются золотыми искрами...

Печёная картошка, только что вынутая из золы, обжигает руки. Мне кажется, нет ничего вкуснее на свете этой рассыпчатой картошки, её похрустывающей румяной корочки... А чай! Особенный чай! Он пахнет мятой и дымком костра.

Когда же наступает ночь, так хорошо лежать в шалаше на мягкой душистой траве. Лежать и смотреть на чёрное звёздное небо, на вспышки костра, на рыжую лошадку, медленно и сонно жующую овёс.