Литература русского зарубежья (1920-1990): учебное пособие

Материалом для создания «Преподобного Сергия Радонежского» послужили, по словам Б. Зайцева, житие русского святого, написанное Епифанием, монахом Троице-Сергиевой лавры, спустя 25–30 лет после смерти Сергия, обработка жития сербом Пахомием, исследования профессора Голубинского. Работа над книгой поставила перед писателем сложнейшие вопросы, не проясненные биографами, начиная с даты рождения Сергия и кончая основанием им монастырей. Приведенные Зайцевым в конце повествования примечания, а также суждения, высказанные в биографическом очерке, свидетельствуют о его большой исследовательской работе. Это касается как уточнения хронологии жизни преподобного Сергия, так и отбора преданий и легенд, источник которых установить зачастую чрезвычайно сложно. Например, «легенда» о Пересвете и Ослябе – двух монахах-схимниках, которые пошли с благословения Сергия на Куликовскую битву «без шлемов, панцирей», с белыми крестами на монашеской одежде, что, очевидно, «…придавало войску Дмитрия священно-крестоносный облик» (II, 53). Б. Зайцев откровенно признается, что единоборство на Куликовом поле создало легенду, но «миф лучше чувствует душу события, чем чиновник исторической науки». Сравнения некоторых страниц жизни Сергия Радонежского, например, с жизнью Феодосия Печерского, Франциска Ассизского тоже основываются на исследованиях писателя.

Б. Зайцев был человеком глубоко религиозным, христианское учение составляло основу его жизненной философии. Вот почему обращение к личности преподобного Сергия, его принципам было для писателя таким важным шагом. «В тяжелые времена крови, насилия, свирепости, предательств, подлости – неземной облик Сергия утоляет и поддерживает. Не оставив по себе писаний, – говорит Зайцев, – Сергий будто бы ничему не учит. Но он учит именно всем обликом своим: одним он утешение и освежение, другим – немой укор. Безмолвно Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере» (II, 65). В трагические для России годы автор размышляет о необходимости этого святого для родины. «Век татарщины» и век революционных перемен одинаково губительны, по мнению Б. Зайцева. Поэтому написание книги о Сергии Радонежском в 1924–1925 гг. стало своего рода выражением состояния его души. Разгулу стихии, кровавой сущности и насилию революции писатель противопоставил скромность, смирение, подвижничество, созидание Сергия.

Неистовый голос повествователя, философа и блестящего психолога слышится в прямых авторских высказываниях, начиная с вступления 1924 г., предпосланного биографическому произведению: «Как святой, Сергий одинаково велик для всякого. Подвиг его всечеловечен. Но для русского в нем есть как раз и нас волнующее: глубокое созвучие народу, великая типичность – сочетание в одном рассеянных черт русских. Отсюда та особая любовь и поклонение ему в России, безмолвная канонизация в народного святого, что навряд ли выпала другому» (II, 14).

Авторские рассуждения об аскетизме «борьбы за организованность человеческой души», о «живой душе», «стремившейся к очищению и направлению», о предназначении «жизни человеческой», о чуде как нарушении «естественного порядка» свидетельствуют о напряженных поисках ответов на волнующие его «вечные» вопросы.

В воссоздании облика выдающегося церковного деятеля Древней Руси писатель впервые демонстрирует экспрессивную мощь своей новой поэтической манеры. Б. Зайцев намеренно уходит от прежней поэтической изысканности, используя скупые, неброские словесные краски.

Повествование начинается с рождения Сергия Радонежского (в детстве Варфоломея) в семье ростовских бояр, живших далеко не роскошно, «по справедливости, в почтении», «в помощи бедным и странникам», и заканчивается смертью героя. С самого начала жизни писатель находит в Сергии самую близкую для себя и русского человека национальную особенность – скромность подвижничества, которая и приведет его героя впоследствии к монашеству: «особое влечение к молитве, Богу и уединению» (II, 20), был он «слишком скромен, слишком погружен в общение с Богом».

Облик Сергия Радонежского в обрисовке Б. Зайцева аскетически прост. Он пронизан авторской любовью. Внешность будущего святого очерчивается в соответствии с его образом жизни и миропониманием. Писатель решается предположить, была ли улыбка на лице Сергия и, если была, сравнима ли она с «веселостью» св. Франциска, Серафима Саровского? В мирских делах он вел себя «не как начальник» (II, 44). Был «огородником», «пекарем», «водоносом», «портным». «Чистое делание» порождает, по мнению автора, «плотничество духа». Из уединенного «пустынника и молитвенника» Сергий постепенно превращается в активного церковного деятеля.