Литература русского зарубежья (1920-1990): учебное пособие

«Мучительно-резкая память» – так называет свою способность автор. Именно эта «резкость» позволяет Ремизову успешно балансировать на грани возможного и сообщать своему крайне субъективированному образу мира эпическую широту, всеохватность и реалистичность. В книге «Подстриженными глазами» огромное число действующих лиц: мать, брат, отец, дед, дяди героя составляют лишь его «ближний круг», количественно самый незначительный; далее – по нарастающей, как бы подчиняясь особой «взвихренной» музыке, в повествование входят повар-китайчонок, псаломщик Инихов, дьячок Невструев, самойловский маляр Матвей, студент Епишкин, учитель музыки Скворцов, дирижер Эйхенвальд, сыромятник Воробьев, послушник Миша, историк Забелин… Бахрушины, Ганешины, Прохоровы, Востряковы, Ряпушинские, Коноваловы, Ланины… Их характеры, судьбы, поступки, как правило, детерминированные в психологическом, социальном планах, сообщают повествованию черты исторической, семейной хроники, летописи. Ремизов воссоздает действительно целый мир, огромный и многообразый, мир, сопоставимый по масштабам в русской литературе разве только с образной системой эпопеи Л.Н. Толстого.

Постижение мира «подстриженными глазами» оказывается, по Ремизову, гораздо более правильным, глубоким, чем взгляд, «вооруженный очками», через которые все становится «мелким, бесцветным и беззвучным». Творимые с упорством подвижника-фанатика легенда, миф о себе самом выдают стремление художника отстоять свое, неподвластное никаким авторитетам, право видеть и оценивать этот мир, право «быть себе на уме».

«Книга “Подстриженными глазами” не является автобиографией в обычном смысле… Главная забота Ремизова состоит в том, чтобы создать мир, очерчивающий траекторию его воображения при помощи чувства “четвертого измерения”, возвращающий писателя к раннему детству»²³.

А.М. Ремизов вошел в русскую литературу на рубеже XIX и ХХ вв., и уже в 1913 г. Борис Эйхенбаум в рецензии на повесть Е. Замятина «Уездное» пишет об утверждении литературной школы Ремизова как о состоявшемся факте²⁴. После революции 1917 г. влияние Ремизова на прозу «Серапионовых братьев», Бориса Пильняка, Вяч. Шишкова, Е. Замятина, А. Толстого, М. Зощенко было столь очевидным, что М. Цветаева в 1925 г., отвечая на анкету журнала «Своими путями», отметила, что без Алексея Михайловича Ремизова, «за исключением Бориса Пастернака, не обошелся ни один из современных молодых русских прозаиков»²⁵. В 1920-е гг. Д.П. Святополк-Мирский, высоко оценивая творчество Ремизова, говорит о его способности «ассимилировать и впитывать в себя всю русскую традицию – от мифологии языческих времен и русифицированных форм византийского христианства до Гоголя, Достоевского и Лескова», а также о том, что Ремизов как «поэт и мистик не имел никакого влияния» и не имел последователей²⁶.

Художественно-игровое начало, «веселость духа» пронизывает и творчество Ремизова, и его жизнь: быт, отношение к людям, собственной биографии – все это привлекает к нему внимание современного читателя; его слово «вписывается» одновременно и в новейший контекст постмодернистских изысков, и сохраняет прочную связь с архаикой, мифом. В этом следует усматривать основную причину того, что А.М. Ремизов и поныне остается для исследователей во многом писателем-загадкой. Но «аура непонятности», сопутствующая его текстам, хотя и затрудняет сегодня обоснование достаточно последовательной, подробной и вполне завершенной концепции художественного метода, детальное описание его стилевой системы, все же не кажется непреодолимой, и решение этих задач представляется делом недалекого будущего.

Алексей Михайлович Ремизов – писатель, в творчестве которого модернистское стремление сотворить свою концепцию мира и искусства получило, пожалуй, наиболее последовательное воплощение. В этом смысле можно говорить о полном соответствии психологического типа, темперамента, эстетических приоритетов художника и того, что происходило вне его творческого универсума. Сорванный с привычных координат, «опрокинутый» и «взвихренный» мир был занят активными поисками новых опорных точек, тем не менее инстинктивно он апеллировал к самым древним истокам, обращая взор «во тьму веков», порой намеренно забывая о социально-политическом, пытаясь связать злободневное и сиюминутное с непреходящим. В этом смысле Ремизов творил в едином ритме со своим веком, стремясь воскресить в искусстве забытые и утраченные мотивы, реконструировать национальные архетипы, активно экспериментируя с русским словом, возвращая ему «допетровское» архаическое звучание и начертание; но он одновременно стал и писателем-провидцем, предугадав стилевые приемы и тенденции, определившие во многом лицо литературы ХХ в.

________________________________________________________________________

¹Грачева А.М. Жизнь и творчество Алексея Ремизова // А.М. Ремизов. Собр. соч. Т. 1. М., 2000. С. 10.

² См.: Жирмунский В.М. О ритме прозы // В.М. Жирмунский. Теория стиха. Л., 1975. С. 535–586.