Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля

Квитка, который в своем «Прошении к пану издателю» пытался предвосхитить критику в собственный адрес, позднее утверждал, что «Солдатский портрет» тоже был адресован его критикам. В письме к издателям «Русского вестника» он писал: «Чтобы доказать одному неверующему, что на малороссийском языке можно писать нежное, трогательное, я написал “Марусю”; просили напечатать ее. Чтобы остановить рецензентов толковать о незнакомом для них, я написал “Солдатский портрет”» [Квітка 1968, 8: 96]. Заявление Квитки, что «Маруся» была создана как доказательство того, что «на малороссийском языке можно писать нежное, трогательное», означает, что он пытался найти нового читателя, которому был бы интересен новый литературный язык. «Солдатский портрет», однако, не только отображает отношение Квитки к литературной критике, но и демонстрирует художественный метод писателя.

Одной из первых к портрету подходит торговка бубликами (бублейница). Она почтительно просит солдата прогнать обосновавшегося поблизости москаля с гречишниками (пирогами из гречневой крупы). Когда солдат не отвечает, она пытается подкупить его бубликами:

Возьмите, ваше благородие! Пожалуйте; дома пригодится (Кете, озміть, ваше благородіє! Пожалуйте, дома здасться). Солдат – ни пары с уст, хотя и бублики перед ним. Как же рассмотрела наша Явдоха, что это обман, что это не живой солдат, а только его персона… сгорела от стыда, покраснела как рак, да скорее, не оглядываясь, бежала от него, пихнула бублики в свою коробку и села [Квітка 1968, 3: 14].

Как и в анекдоте про Зевксиса, Явдоха не смогла сразу различить реальность и искусство. Ее попытка подкупить неодушевленный предмет является примером того, что Бергсон называл «механической косностью», которая, как мы видели у Котляревского и Гоголя, уравновешивается смехом: «…эта косность и есть смешное, и смех – кара за нее» [Бергсон 1999: 1291]. То обстоятельство, что солдат остается неподвижен во время всех многочисленных диалогов, которые ведут с ним персонажи повести, создает комический косный центр истории. Его неспособное выражать эмоции «комическое выражение лица это есть выражение, не обещающее нам ничего, кроме того, что оно дает. Это – только гримаса, застывшая гримаса» [Бергсон 1999:1293]. Безжизненность предмета, будь то мастерски выполненный портрет или несъеденный бублик, выставляет персонажей повести в глупом свете.

По сути вся повесть состоит из сценок, в которых различные посетители ярмарки вступают во взаимодействие с фальшивым солдатом и выставляют себя дураками. В коммерческом пейзаже, являющемся фоном «Солдатского портрета», неодушевленные предметы – главным образом сам портрет – благодаря своей косности (в трактовке Бергсона) создают комический эффект. Почти все, что происходит в повести, мы видим глазами спрятавшегося за портретом художника, а ее сюжет, как и в случае с «Марусей», кажется, существует лишь для того, чтобы автор мог рассказать о множестве деталей, относящихся к украинскому быту. Наименования товаров, описания покупателей, образцы различных говоров – все это намекает на то, что Квитка соревнуется с собственным персонажем, пытаясь создать совершенное подобие реальности. Его перечисление различных товаров, увиденных на ярмарке, является виртуозной демонстрацией описательных возможностей украинского языка и занимает более страницы текста:

Тут же, подле нее, продается тертый табак и тютюн курительный в папушах; а подле железный товар: подковы, гвоздики, топоры, подоски, скобки – и таки всякая железная вещь, какой кому нужно. А тут уже пошли лавки с красным товаром для панов: стручковатый красный перец на нитках, клюква, изюм, фиги, лук, всякие сливы, орехи, мыло, пряники <…>. Дёготь в кадках, мазницах; продавались и одни квачи; а подле них бублики, пышки (буханці)… [Квітка 1968, 3: 15].