Такое превращение нарисованного солдата в живого человека, как и предыдущее превращение солдата в портрет, увиденное глазами Явдохи, служит примером того, что Бергсон называл «преображением личности в вещь», мгновенно вызывающим смех [Бергсон 1999: 1314]. Как и напоминающие марионеток старухи в финале «Сорочинской ярмарки», солдат Квитки в рамках коммерческого пейзажа является одновременно и личностью, и вещью, живым человеком и артефактом. Читатель не сразу понимает, ожил ли портрет работы Кузьмы Трофимовича, или на сцене появился еще один мужчина в мундире. Оба они прозваны
Нарисованный солдат становится уязвим для своих потенциальных критиков, когда юная Домаха, чье имя подразумевает, что она чувствует себя на ярмарке как дома, начинает с ним флиртовать. Ее подружки хотят узнать, чем закончился этот разговор:
– Что?.. Что такое?.. Что он сказал тебе?.. – обступивши подруги, спрашивают Домаху.
– Эге? Что сказал? – насилу могла выговорить Домаха. – То не живой солдат, а только его персона
Если бублейница, подошедшая к портрету в начале истории, так и уходит от него напуганной и пристыженной, то девушка, приблизившаяся к солдату с сексуальными намерениями, сразу же разоблачает обман, после чего ее подруги начинают смотреть на картину по-иному. И только после того, как Домаха своими словами превратила портрет обратно в вещь, на сцене появляется критик.
В этой повести повторяются многие художественные приемы, которые читатели Гоголя особенно ценили в его «Вечерах…». Не только предваряющее «Портрет» «Прошение к пану издателю» очень напоминает гоголевское предисловие к «Вечерам…», рассказанное от имени полуграмотного пасечника Рудого Панька, но и раздвоившийся инфернальный
[Вакула] выкрасил даром весь левый крылос зеленою краскою с красными цветами. Это однако ж не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула чорта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили:
Искусство, способное тронуть душу ребенка, – вот единственная форма искупления, возможная для героя Гоголя. Вспомним упомянутую в первой главе Троицкую церковь в Киеве, у входа в которую монастырские иконописцы попытались реалистично изобразить храмовых торговцев и менял, придав им черты украинских евреев того времени. Так же и Вакула, близко познакомившись во время своего путешествия с казаками и чертями, воспроизводит их изображения для своих соседей, показывая им добро и зло.