Литературная Газета 6252 ( № 48 2009)

с вестями про пожар, про взрывы, про потоп.

И рябь по безднам луж озябшая бежит.

И брюки парусят, топорщится пиджак.

И некому сказать, что жили не по лжи.

И снова все столбы друг с другом на ножах.

А ветви пятернёй срывают клочья туч,

желая обнажить, на стыд и срам начхав,

То, что лежит как блик, то – что живёт как луч

на проволочкой скрученных провидческих очках.

НАСТАВНИК

Мы провода под током…

Когда-то меня инструктировал

наставник – мужик пожилой

                и электрик прожжённый

(потом я, бывало, цитировал

его наставленье подружкам весёлым и жёнам,

любившим меня)… На подстанции,

прокуренный ноготь направив на медные шины,

он строгую меру дистанции

внушал, утирая испарину с тусклой плешины

картузом засаленным… (В сизости

табачного дыма контрольная лампочка

                                        капала ядом…)

Он так говорил мне: есть в близости

черта, за которою – смерть.

Она – вот она: рядом.

ЧЁРНАЯ РЕЧКА

                 Чур-три – нет игры…

Няня, можно – понарошку

Я мочёную морошку

попрошу?..

Попрошу печатный пряник,

Попрошу хохлацкий драник,

анашу…

Попрошу покой и волю,

Попрошу кузэна Колю

и Annette…

Только – можно? – понарошку…

А себе оставлю крошку:

белый свет…

СУДЬБА

Восемь месяцев зима,

Вместо фиников – морошка…

Кабы не было небо сплошной пеленой,

было б ясно: луна повернула на убыль,

как та Gloria mundi, как поэцик дрянной,

как последний, на локоны ныканный, рубль.

Всё пропил до исподнего серого тла,

и не будет ни бала на бархате чёрном,

ни на алом снегу вороного ствола…

Всё останется белым и неизречённым.

Сергей КУЗНЕЧИХИН

КРАСНОЯРСК                                                                                                                                 

ТУНГУССКИЙ МОТИВ

Икону в праздничном углу

Прикрыли байковой портянкой,

А сами на чужом полу

Расположились. Злобно тявкает

Хозяйский пёс, рычит на дверь,

В которую вошли без страха

Самец и самка, чует зверь

Густой дразнящий запах паха.

А пол холодный. Пол скрипит.

Иконочку, на всякий случай,

Прикрыли и разлили спирт

Противный (тёплый и вонючий),

Разбавленный напополам.

Мы не в ладу с сухим законом –

Привыкшие к чужим углам

И не привыкшие к иконам.

А здесь подделка – ну и что ж –

Откуда взяться настоящей?

И между нами тоже ложь

Безбожная – и даже слаще.

А стёкла забивает гнус

Густой, что даже штор не надо.

Мне говорил один тунгус,

Что вера их не знает ада.

Им легче лишь на беглый взгляд,

А мы полны другой надеждой.

И этот дом на спуске в ад

Не станет долгою задержкой.

Который день тайга горит.

До неба дым. Глаза слезятся.

А где-то там метеорит

Уже давно готов сорваться.

СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

В очочках, но все же мила и стройна,

И строгие платья не портят фигуры.

Уже больше года, как тащит она

Оболтусов сельских к вершинам культуры.

Вопрос задала, а в ответ ни руки…

И видно по лицам, что нет интереса.

До лампочки школьникам образ Луки

Из пьесы «На дне», а, задуматься, пьеса

На местные нравы ложится вполне

И вовсе не зря изучается в школе –

Родная деревня завязла на дне

И выбиться в люди – ни силы, ни воли.

Хотя и найдётся с десяток дворов,

Где сытостью прёт через щели в ограде.

Вон, возле окна, второгодник Петров

Любуется свеженькой двойкой в тетради.

Но парень не промах: смекалист, лукав,

А в драке небось и оглоблей огреет.

Чему научить его может Лука?

Такой, не моргнув, доброхота отбреет.

И кряжистый батька всё тащит в семью,

Не брезгуя ни головнёй, ни огарком.

Вчера у Петровых кололи свинью,

А к ночи родитель явился с подарком –

Парного принёс. Напросился на чай,

С туманной надеждой на нечто покрепче.

Дотронуться всё норовил невзначай,

Но прятал желанье в степенные речи:

Порядка, мол, нет ни в Москве, ни в селе

И вряд ли бардак одолеют науки.

И маялись, ныли на шатком столе

Его тяжеленные бурые руки.

Прервав разговора непрочную нить,

Поднялся (как будто из дома позвали)

И вышел, о сыне забыв расспросить,

Но пообещал, что поможет с дровами.

А сын от избытка нетраченных сил

Старательно думает только «про это»,

Ручонки под парту, губу закусил

И лезет глазами за вырез жакета.

Вот взять бы и вызвать нахала к доске.

Да кто его знает – чего отчебучит…

А вечер пройдёт в непроглядной тоске.

Наскучит роман, телевизор наскучит.

Натоплена печка. Перина жарка.

Над дверью на счастье прибита подкова.

И снится всю ночь утешитель Лука,

Не горьковский, а из поэмы Баркова.

***

Как море в отлив убывает

Бравурный аккомпанемент.

Долги и гондоны всплывают

Не в самый удобный момент.

Когда ты, казалось, отмылся

Росою

И сам, как святой.

Но всплыли.

И дальше нет смысла

«Россию спасать красотой».

ДОМ С КРАЮ

Косо в землю вросшая избушка,

Словно почерневший истукан.

На столе порожняя чекушка

И стакан.

Пара мух ощупывают крошки –

Видно, чем-то запах нехорош.

Ни тарелки на столе, ни ложки,

Только нож.

***

Непонятно. Очень часто

Ни с того и ни с сего

Вдруг покажется – стучатся.

Дверь откроешь –

Никого.

Что такое? Что за мука?

Вот уже в который раз

Выйдешь –

Ни души, ни звука.

Только холодом обдаст.

ВРОДЕ КАК ЮБИЛЕЙНОЕ

7 – месяц моего рождения.

7 + 7 – день моего рождения.

7 х 7 – стал сиротою, мама умерла.

777 – портвейн, заливший молодость мою.

Семёрки без малейшего нажима

И без подгонки сами встали в ряд,

а вот пятёрка – цифра не моя,

пятёрочником не был. Если дожил

до двух пятёрок – толку-то с того –

ни славы, ни богатства, ни покоя,