Литературная Газета 6252 ( № 48 2009)

Он служитель единственный

 щедрого дара небес.

А мирские слова осужденья

звучат так нелепо,

словно маленький кто-то

 в открытое ухо залез.

– Где алтарь твой и книги,

где чётки твои, Миларепа?

Нищ и наг, ты пугаешь

обличьем ужасным своим.

Ты ходячий скелет, твоя кожа висит,

 как отрепья.

Возвращайся в долину.

Мы всё тебе, бедный, дадим.

И еду, и одежду. Пусть скромное,

 всё же жилище,

и мирские заботы.

Детей нарожает жена.

Ты питаешься только крапивой,

 убогий и нищий.

До костей твоя жалкая плоть,

тлея, обожжена.

Не хадаки из шёлка поднёс

 Миларепа — закаты.

Озарение... Проникновение

в ясную суть.

Знает он, только Чистые Земли

бесценно богаты.

Храм молитвенной ночи в горах.

И ему не уснуть.

Синий воздух густеет,

 окрашенный блёстками мысли.

И в летящих потоках –

  открытая мудрая весть.

И мосты из небес,

словно радуги, вспыхнув, провисли.

За стеной тишины –  там! –

 нежнейшая музыка ЕСТЬ.

Он родился простым человеком.

 И долю земную,

чтоб в другое рожденье уйти

 через смерть,  он прервал.

Он себя породил. Сам себя!

Я, тоскуя, ревную:

как посмел, как он смог

воплотить божества идеал!

Баир ДУГАРОВ

***                                                                                                                                                       

Любовью, памятью я жив на свете,

и я несу, как завещанье, свет

всех тех, кого уж нет тысячелетья,

кого вчера лишь только нет.

И если мне под этим небосводом

дано любить и помнить много лет,

то лишь затем, чтоб я озвучил словом

молчанье тех, кого уж нет…

***

Как примирить звезду и быт,

гром роботов и дробь копыт,

монаршей милости тавро

и дар перуновый – перо?

Как примирить звезду и быт?

Поэт, уткнувшись в снег, лежит

у Чёрной речки роковой,

и коммерсант Артюр Рембо

качает грустно головой.

Эхо

Два полушария Земли –

словно две первозданные юрты,

дымкой галактик одетые,

 слитно в пространстве плывут.

Утро кентавровых саг,

золотые уста Заратустры,

ультрамарин поднебесья

 и вещей травы изумруд.

Эра могучих сказаний

зачем мою песню тревожит?

Эхо анафор степных

 ощущаю дыханьем своим.

Лад стихотворный – от родины.

Горы как вечный треножник.

Ланью промчались столетья.

Небес можжевеловый дым.

Пеший всадник

Я прошёл по путям,

где промчались монгольские кони, –

на Восток и на Запад –

до Хуанхэ и Балкан.

Проступали огни небоскрёбов

на облачном фоне,

и глядел мне вослед сквозь столетия

сам Чингисхан.

Не по воле высокого

Вечного Синего Неба –

по желанию сердца

и тайному зову крови

привела меня память,

сама отряхаясь от пепла,

на просторы

моей родословной тоски и любви.

Оглянувшись на Степь,

осенённую дымкой тумана,

обретал я в дороге себя,

и любимых, и кров.

И служили мне пайдзой4

не повеленье кагана,

а улыбка добра

и хорошая книжка стихов.

Мне дарила Евразия

саги и сны золотые.

И струился из древности

хрупкий таинственный свет,

и гречанка по имени Роза

под небом Софии

обернулась ко мне,

словно знал её тысячу лет.

Как последний кочевник,

я в храмы входил и мечети,

оставляя Пегаса

на свежей лужайке пастись.

Лишь одна моя вера

пребудет со мной на планете –

степь, былинка на тихом ветру

и небесная высь.

«Урагша5!» – и, как лук,

выгибалась опять эстакада,

и московский таксист

помогал мне, и грозный аллах,

чтоб в кочевье моём

огонёк светофора с Арбата

продолжался звездою

в багдадских ночных небесах.

Поднималась не пыль от копыт

на равнинном просторе –

то вверяли свой дымный бунчук

города облакам.

И на пляжном бездумном песке

у Последнего моря

был в душе я с тобой,

моё Первое море – Байкал.

Я прошёл по путям,

где промчались монгольские кони.

Древо жизни шумит

над опавшей листвою веков.

Здесь, на отчей земле,

и тревожней душе, и спокойней.

И, как в юности, снится

хорошая книжка стихов.

Батожаргал ГАРМАЖАПОВ

Степняки                                                                                                                                           

У нас в степи не любят слов пустых.

Мы сызмальства ценить умеем слово.

Но коль сумел затронуть душу ты, –

Мы жизнь свою отдать тебе готовы.

Садись к костру. Вот хлеб тебе и чай.

Пусть чаша дружбы плавает по кругу.

Степняк от друга не имеет тайн.

Степняк умрёт –

не выдаст тайну друга.

В степи за помощь денег не берут.

Хороший гость приносит

 радость дому.

Лишь об одном тебя попросят тут –

В тепле души не откажи другому.

Галина БАЗАРЖАПОВА-ДАШЕЕВА

***                                                                                                                                                    

Чабанкой мать моя была,

И потому, светла,

Степь золотистая тогда

Любовь всю, нежность отдала

Ей в юные года.

Табунщиком отец мой был,

И щедро потому,

Неся простором голубым,

Все песни, когда молод был,

Степь отдала ему.

Чабанкою не стала я,

Покинув отчий кров,

Я не табунщик, но принять

Могла как дар я, степь моя,

Их песни и любовь.

Не расплескать во мгле любой

Свет их, сберечь, спасти…

Не разменяв, хочу с тобой

Святые  песню и любовь

Я бережно нести.

Матвей ЧОЙБОНОВ

Тебе                                                                                                                                                  

Может быть, тебе на радость

Расцвести цветком приглядным?

Или каплею молочной,

Свежей, утренней, бодрящей,

Путь твой тихо окропить?

Может быть, мне вновь родиться,

Чтобы стать твоим ребёнком?

Или, птицей обернувшись,

Ранним-ранним утром майским

Пробудить тебя от сна?

Или, может, стихотворной

Самой чистою строкою

В сердце чистое войти?

Или белым легконогим

Скакуном ворваться с ветром

В предрассветный сладкий сон?..

Как захочешь… Я же, слушай,

Одного сейчас желаю:

Пусть останутся с тобою

Все давнишние обеты.

И ещё скажу я вот что:

В дни веселья, в дни раздумий

Негасимою лампадой

Над степным родным простором

Тихо-тихо, нежно-нежно,

Несравнимая, сияй!

Перевёл Иван ТЕРТЫЧНЫЙ