Литературная Газета 6255 ( № 51 2009)

Над нашей душой и молитвой.

И в очищенье невидимых слёз

Всё горькое в нас

Прощено и забыто.

По читательским письмам

Из далёких уголков России

Земляки не устают писать,

Что у них уже иссякли силы,

Чтобы миру правду доказать.

Доказать, что жить здесь невозможно

Среди взяток, лжи и платежей.

Что, расставшись

со страной безбожной,

Все мы перешли в страну чертей.

Где при издевательской зарплате

Жизнь у многих слишком коротка.

А умрёшь – на катафалк не хватит,

Потому что смерть здесь тоже дорога.

Из цехов, из банков без разбора

Работяг выбрасывают вон.

Кто их защитит от произвола?

Профсоюз? Господь? Или Закон?

Да никто их защитить не может.

И никто не станет в суть вникать.

Власть вину на кризис переложит:

«Перебьются, мол… Не привыкать…»

Но уже немало безработных

Перешли в бомжи и в криминал.

Что, конечно, в наших лживых сводках

Кто-то отразить не пожелал.

Я – доверенный поэт России…

Потому и говорю за всех:

«Если власть уже помочь не в силах,

Пусть не валит на других свой грех…»

***

Шаляпин покидал Россию…

И как он думал – навсегда.

Состав летел сквозь сумрак синий,

Через леса и города.

В пути печалясь и мрачнея,

В окно смотрел он допоздна.

И стала вдруг ещё роднее

Покинутая им страна.

Она за поездом бежала,

Не оставляла и звала.

И сердце захлестнула жалость,

И боль пронзила, как стрела.

Прощаясь мысленно с Россией,

Он вспомнил горестные дни:

И как забвением грозили,

И как буржуем нарекли.

В своём озлобленном бессилье

Кляла его политшпана…

Но верил он другой России,

Он знал – настанут времена…

А мир давно им околдован.

И он гордился вдалеке,

Что снова певческое слово

Звучит на русском языке.

Не стала родиной чужбина…

Среди парижской суеты

Лишь только Русь была любима,

Её приволжские рябины,

Её кавказские хребты.

Лишь после смерти он вернулся.

Не эмигрант и не изгой…

Король великого искусства

В родной земле нашёл покой.

***

Мне б не хотелось

        обмануться в ком-то.

И горько, если это будет друг.

Я пару слов ему скажу негромко,

И промелькнёт в его глазах испуг.

Хотя со мною всякое бывало –

И обрывалась дружба на лету,

И сердце,

Как гора в момент обвала,

Теряло голубую высоту.

Я всё прошёл – и радости, и беды,

Познал измену и обиды соль…

Но в каждом сердце

есть свой День Победы,

Когда надежда побеждает боль.

Когда в душе вдруг обнажится компас

И высветится путь сквозь круговерть…

Мне б не хотелось обмануться в ком-то.

Но дай мне Бог и это одолеть.

***

Любе Крженицкой

На давнем фото Вам семнадцать лет.

И я смотрю печально на портрет:

Семнадцать лет…. И сорок первый год.

И над землёй кровавый дым плывёт.

А Ваша юность только началась.

Метались дни вблизи тревог и бед.

И ранеными полон лазарет.

И сутками Вы не смыкали глаз.

Четыре года мужества и слёз.

Четыре года славы и потерь…

Но над Рейхстагом Знамя поднялось,

И можно вспомнить о себе теперь.

На старом фото Вам семнадцать лет.

Вы так красивы, что спасенья нет…

Жаль, что не стали Вы кинозвездой.

Как ею стать меж смертью и нуждой?!

И сердце запечалится порой,

Что лишь на снимке Вам

семнадцать лет…

Остались Вы по жизни медсестрой

Вблизи чужих отчаяний и бед.

Вам не вернула милого война.

И до сих пор Вы помните его…

Но женщина не может быть одна,

Когда любовь, тоска иль торжество.

На давнем фото Вам семнадцать лет,

И Ваша дочь – Ваш вылитый портрет.

По кругу в этой жизни всё идёт.

Неповторим лишь сорок первый год!

***

Павлу Бородину

Нашей Москве не хватает деревьев,

Чистого воздуха и тишины.

Нам не хватает друг к другу доверья.

Слишком собой мы увлечены.

Издавна мир наделён милосердием.

И добротой, возвышающей нас.

Видно, Всевышний за что-нибудь сердится,

Если урезал нам этот запас.

Всё-таки есть острова заповедные –

Чистые души достойных людей.

Сколько бы лиха они ни изведали,

Но не изменят природе своей.

В них – наша правда и наше спасение.

Мир не погибнет, пока они есть…

И пробуждаются души весенние,

И окрыляет их добрая весть.

***

Мой друг встречает юбилей

Вдали от Волги – на Востоке.

Мы пьём вино, и льём елей,

И не скупимся на восторги.

Друг в Тель-Авиве пятый год.

С семьёй уехав из России,

В душе он бесконечно горд,

Что новый дом в чести и силе.

А грусть по прошлому – не в счёт.

Она – как чьи-то кривотолки.

Хотя порой его влечёт

В родную Тверь на берег Волги.

Туда, где детство пронеслось,

Где юность обернулась бунтом,

Где жизнь пошла и вкривь, и вкось,

Когда столкнулась с пятым пунктом.

Но всё забылось, отлегло…

Друг начал век с отметки новой.

И не тревожит душу зло,

Оно уже давно не повод,

Чтобы кого-то обвинять,

Когда к успеху найден выход…

Как Волга не вернётся вспять,

Так и судьбой не правит прихоть.

И от земного счастья их

Всем хорошо, как за шербетом…

И я читаю другу стих,

Облитый радостью и светом.

Тель-Авив–Москва

Кармен

На сцене полыхает

Алым пламенем

Испанская танцо’вщица Кармен.

Зал переполнен…

Кресла так расставлены,

Что ты моих касаешься колен.

Я чувствую твоё волненье скрытое,

Ушедшее в чужое волшебство.

И чей-то возглас,

Будто срезан бритвою,

Умолк вблизи молчанья твоего.

А каблуки мелодию творили –

Неистово, нежданно, на излёт.

Неслись по сцене руки,

Словно крылья,

И был непредсказуем их полёт.

Кармен была возвышенна и искренна,

Танцуя и любовь свою, и боль…