Литературная Газета 6263 ( № 59 2010)

Действительно, как пишет Лев Пирогов, литбратство оперативно вспомнило и извлекло из-под завалов практически уже пересыпанный нафталином термин. Но уже с новой целью. «Новый реализм» оказался неприятен, оказался опасен. Кому? Отдельный вопрос. Неприятен не тем, кому опасен, и наоборот.

Началось это с ветхих споров о мастерстве, о «что» и «как», о форме и содержании, о поисках особой системы мер и весов, через которую можно вывести формулу идеального художественного произведения (Игорь Фролов. «Геометрия литературы». – «Урал», № 1, 2010). И пошло-поехало.

Пошли в ход сетования на вечно молодое поколение, которое не взрослеет и портит отчётность. Принялись вздыхать о варварстве, о стилистическом небрежении и банальном бытописательстве в духе «натуральной школы», о том, наконец, что эти дички произросли лишь благодаря липкинской жирно унавоженной почве…

Однако рассуждать об этом пришлось людям, которые до того и слышать-то не хотели ни о каком реализме, ни «старом», ни «новом».

Если во времена «нового реализма первой волны» ещё велись споры о дефинициях, о мере отражения реальности в тексте (например, можно ли писать, не имея личного опыта; за это, в частности, досталось от «новых реалистов» маканинскому «Асану»), то сейчас мудрствованиями никто себя не утруждает. Дескать, просто случайный эпифеномен, сорняком воровским прокравшийся. Не уследили…

Так или иначе о «новом реализме» говорят как о данности, общеизвестном факте. При этом подвёрстывают под него совершенно разные имена: Шаргунов, Прилепин, Сенчин, Садулаев, Мамаева, Ключарева, Айрапетян, Бабченко….

Общность метода приводимых авторов идентифицировать сложно, разве что объединяющую большинство из них левизну взглядов можно отметить.

Но левизна – это, во-первых, молодость, а во-вторых, – Эдуард Лимонов.

Говорят, что молодая литература «нулевых» вышла из Липок, как пионерский отряд барабанщиков и горнистов, но и о влиянии творчества Лимонова, его мировоззренческой позиции, его авторской манеры тоже не стоит забывать.

Хотя по большому счёту генеалогия «нового реализма» никого не интересует. Перечисление имён всегда случайно: сегодня эти, завтра другие. Если раньше многие брыкались (Гуцко, Новиков, Карасёв говорили: «Ну какие мы «новые реалисты»?»), то сейчас зачисление в колхоз происходит принудительно и автоматом.

Есть ощущение, что делается это сознательно, чтобы окончательно отформатировать восприятие этого явления, зачистить от него информационное поле: «положили на полку и забыли».

Однако если во времена первых баталий нас убеждали, что никакого «нового реализма» нет, что это фикция, симулякр, то сейчас интегрировался круг людей, которые это «то, чего нет» не любят, на дух не переносят. Не переносят что? Фикцию?

Одни яростно твердят о «новом реализме» как о торжестве узаконенной графомании, другие ограничиваются элегическими вздохами о том, что он служит убыванию литературы. «Новый реалист» становится этаким литературным Усамой бен Ладеном, а ведь пресловутый международный терроризм тоже «то ли был, то ли не было», однако мировую политику этот симулякр определил на десятилетие.

О «новом реализме» рассуждают как о статичном, не эволюционирующем явлении. Хотя ещё во времена достопамятных споров первой волны говорилось, что это некий промежуток, полустанок, попытка освоения авторами действительности, первый этап на пути её осознания. Этот этап был необычайно важен в качестве реабилитации современной литературы, избавления её от унижения, которое она претерпела в 90-е, оказавшись совершенно беспомощной против цунамического вала переводной и эрзац-литературы. В принципе как и итальянский неореализм, о котором вспоминает Лев Пирогов, «новый реализм» вспыхнул противовесом униженному достоинству нации.

«Новый реализм» возник не из манифеста (хотя манифесты были). Это не было что-то предзаданное. Сам термин стал, скорее, попыткой описания складывающегося феномена. Феномена развивающегося, эволюционирующего, находящегося в состоянии постоянного домысливания, достраивания.

Вторая волна интереса к «новому реализму» началась с того, что люди, говорящие о нём, вытащили из сундуков его старые наряды. Мнут в руках и, чихая от пыли, сетуют: «Ну разве такое носят?»

При этом мало кто понимает, что сегодняшний «новый реализм» совершенно иное явление. Можно рассматривать «Лёд под ногами» или «Ёлтышевых» как унылое бытописательство, но это совершенно ничего не даст для понимания текстов.

Вот и хотелось бы для начала определиться с некоторыми вопросами, чтобы очертить поле для разговора:

Чем объяснить вторую волну интереса к «новому реализму»?

Кого можно причислить к «новому реализму»?

Кого нельзя назвать «новым реалистом» ни при каких обстоятельствах?

И если вся эта дискуссия, как утверждает в своей недавней заметке Виктор Топоров, не стоит выеденного яйца, то куда податься обдумывающему житьё молодому писателю?