Литературная Газета 6277 ( № 22 2010)

А что же с творческим застоем, многолетним молчанием музы? Пример Тихонова объясняет, насколько неодназначен и сложен путь этой самой деформации таланта. На первый взгляд странно сравнение пути Тихонова с путём, скажем, Ю. Олеши. И тому и другому, кстати, досталась хула со стороны А. Белинкова. Но тот, человек, бесспорно, одарённый, ошибался в обоих случаях. Молчание он принял за сдачу позиций, в то время как оно уже своим проявлением говорило о драме художника, но не унижало его. Тут к месту вспомнить сентенцию епископа Сенезского из его надгробного слова Людовику XV: «Народ не имеет права говорить, но без сомнения имеет право молчать!.. и тогда его молчание является уроком для королей».

Это относится не только к народу, но и к отдельной личности. Особенно если эта личность – художник.

И что с того, что Олеша не занимал никаких постов, не имел наград, вёл богемный образ жизни, а Тихонов был, так сказать, «на виду»?.. Оба они в конечном счёте – жертвы времени. Но главное здесь – самоуважение, порядочность, гордость, цельность, остающиеся с ними. А «контуженные режимом» – это те, кто, увы, этих качеств не сохранил.

Тихонова не контузила сталинщина. Она поступила с ним более жестоко. Она заглушила большой талант. Сопоставлять стихи 20-х годов с последующими без смущения тяжело… Когда я впервые прочитал искромётно-талантливое тихоновское предисловие к его книге 1926 года – «Перекрёсток утопий», – мне стало страшно: его нельзя было сравнить с безликим, мёртвым по языку, выхолощенным по мысли… авторским предисловием к избранному 1981 года. Нет, никто бы не мог угадать, что обе статьи принадлежат одному человеку!..

Я любил В. Каверина, но не согласился с его уничижительной оценкой Тихонова как человека «осторожного». Я дружил с Эренбургом, но возражал ему, когда он сказал о Тихонове, что тот «мёртвый». Нет, в «молчании» Тихонова была другая трагедия. Не личности – он оставался благородным и честным человеком. Трагедия таланта, который был органичным и не хотел, не мог себя насиловать.

Вот почему я решительно против декларируемой «потаённости» Тихонова, якобы обнаруженной публикаторами его раннего творчества. Надо просто внимательно перечитать всего Тихонова – и «нового», и «старого». Нередко не публиковалось многое из раннего просто по причине незрелости стиха, приблизительности манеры, ещё не ставшей стилем. В раннем Тихонове найдём мы не только и не столько идейные «сомнения» и «колебания», но и следы жестокого романса а-ля Ахматова («Женщина»), и непереваренную «гумилёвщину» в её «киплингском» изводе, и «конструктивистские» опыты в духе «локального приёма» (например, стихотворение «Хата»), и даже… неверные ударения (если бы не их частота, можно было принять это за опечатки при чтении рукописей).

Не всё было слабо. На уровне лучших стихов «старого» Тихонова такие стихотворения давних лет, как «Истина» (в духе Тютчева), «Гроза», «Я не труслив, и я не болен…», «Шёл эскадрон на усмиренье…», «Слепым ткачом работает любовь…», «Ночного ветра снежное объятье…».

А образы! Многого стоят эти примеры: «Тугое равновесье самолёта…», или «глазами длинными воспоминаний», или «фонтанов ночные обелиски», или «стекла ночного синюю игру, как душу, перерезанную светом…», или это, «пушкинское», – «И вот тяжёломедным ходом…».

А блестящий анализ мастерства в эссе о Пастернаке!

О мастерстве Тихонова написано, к сожалению, мало. А он прекрасно владел своим даром. Художественное на всём его пути выдерживало испытание «идейностью», как правило, безукоризненно. Он знал, что у искусства своя логика доказательств, собственный язык. «Пути поэзии окольны», – как сказал другой поэт. В стихотворении «Давид» на протест членов Конвента – почему на его полотне рука убийцы Марата – художник отвечает:

– Шарлотта – неразумное дитя,

И след её с картины мною изгнан,

Но как хорош блеск кости до локтя,

Тёмно-вишнёвой густотой обрызган.

Поразительно умение Тихонова войти в мир иноязычных образцов поэзии. Вот из его перевода С. Чиковани:

– Ты о шофёре? – скажет Хвти’со, –

В Ха’хматах что будет делать он?

Лёгкая инверсия (что он будет делать в Хахматах?) – и вот вам типично грузинская интонация живой речи!

А вот Г. Леонидзе:

Мы прекраснейшим только то зовём,

Что созревшей силой отмечено:

Виноград стеной, иль река весной,

Или нив налив, или женщина.

Сколько чисто грузинской лихости в этом ритме, подгоняемом внутренней рифмой (стеной–весной, нив–налив). Так говорят красивые, рыцарские тосты.

…Нет, Тихонов остаётся Тихоновым. Именно таким, каким он был, прошедшим драматический путь исторических испытаний. Принявшим революцию такой, какой виделась она ему в чистоте идеала.

Владимир ОГНЕВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345