Где даже малости хватает, чтобы жить.
Насытившись десертом старых сплетен,
я затихала, занырнув в уют огромного безвременья.
На лак облезлый глядя на ногтях,
на дне половника я засыпала тихо.
А надо мной порхали звуки. Все думали, что я мала,
что разговоры женские струятся, не касаясь...
И голод смыслов тайных утолив,
я возвращалась в сад,
бежала покормить внезапно помудревших кур.
Ладошки полные спокойствием и просом.
И так – до новой, подступающей тревоги.
Комната моей прабабушки
Раз день весенний вырос уже так,
что заглянуть в окошко бабушкино может,
то он заскочит и побелит чисто стены.
И лишь сейчас я вспомнила, как там широко.
В иголки ржавые лучи, как нитки, вдеты.
И паутина в швейной той машинке онемевшей.
Но я же знаю, стоит лишь открыть
в кладовку дверцу,
как там найдутся для меня и марципан с халвой,
и твёрдые орешки.
Из нор мышиных запахи пробрались,
и вижу я: мы на кровати с бабушкой сидим.
О чём мы говорили и во что играли
в часы полуденные, светлые такие?
Возможно, в своей старости была она
гораздо искренней, чем я.
...Внезапно солнце отлепило нос от стёкол
и комнатка свалялась, как носок из шерсти.
И на меня нахлынула вина, и я была
у родственников мёртвых частой гостьей:
вина за то, что я тогда была не очень
хорошей внучкой и послушной деткой.
Георгий АНГЕЛОВ
Писатели
Водки – залейся. Кричат эрудиты.
Тучи, конечно же, пыли в глаза.
Позы оракулов, ныне забытых,
Психов и рыцарей; словом – буза.
Всюду очкарики и юмористы.
Кто-то заходится в приступе слов,
Слышится: «дискурс», «Платон», «модернисты».
Множество, множество лысых голов.
Острые шуточки. Вздохи «со смыслом».
Мечтанья о мякоти женских тел.
Наверно, никто бы не смог перечислить,
Какие он книги «друзей» одолел.
Чужды они мне, как иудаизма
Заветы для верующих христиан, –
Эти шагающие катаклизмы
В яме, где в рост человека – бурьян.
Болгария, видимо, умирает,
Писатели ж, глядя в свои пупки,
Весь мир на дуэли с собой вызывают,
Как Моськи, в амбициях сверхвелики.
Всё. Ухожу. Улыбается кто-то.
Во взгляде – стоячая, с тиной, вода.
«Знакомо ли вам ощущенье полёта?»
Ну кто без лукавства ответит: «Да»?
* * *
Тоска – это два потухших взгляда
На старческих лицах нестарых людей,
Которым теперь не уйти из ада,
Поглотившего их детей.
Что виною беды – изуверская секта
Или, может быть, героин?
А возможно, что равнодушный некто
Зарезал их без малейших причин?
...Мать и отец – ни плача, ни крика.
Неубран стол и пролита вода.
И в мёртвом воздухе так страшно тикают
Часы, не идущие никуда.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
День накануне Рождества
Рукопожатие
День накануне Рождества
ПРОЗА
Деян ЕНЕВ
Несколько дней шёл снег, и в придорожных канавах всё ещё серебрился тонкий снежок, но асфальт был чёрным и блестящим, а выбоины в нём были заполнены жёлтой жижей, в которой покачивалось небо. Мы въехали в село, встретившее нас праздношатающейся по главной улице молодёжью, несколькими будто прибитыми к мокрым лавочкам бабульками, одетыми в толстые, как броня, вязаные кофты, свободно разгуливающими коровами – как в Калькутте, собравшимися перед кабаком мужиками, которые топтались на месте и угощались разливным вином. Мы выехали из этого села и поехали дальше по грязной дороге, петляющей меж заливных лугов. Несколько раз чудом уворачивались от встречных грузовиков, везущих брёвна: кто-то даже в праздничные дни беспощадно вырубал лес. В речушке, которая неожиданно пересекла шоссе, бушевала бурная жёлтая вода. Белая ограда монастыря появилась, как это всегда бывает, внезапно и ниоткуда. Мы с женой давно собирались тут побывать, но только сейчас нашлось для этого время. Я закрыл машину, жена взяла коробку шоколадного печенья, припасённую в подарок монахине, мы встали перед воротами и несколько раз с силой дёрнули за шнурок. По ту сторону зазвенел колокольчик, подвешанный высоко в ветвях старого вяза. Наконец ворота открылись, мы перекрестились и зашагали вглубь монастыря по аллее.
Нас встретила игуменья – матушка Серафима. Как всегда, пригласила нас погреться, сделала сладкий кофе с молоком. Мы поговорили полчаса и уже было поднялись, чтобы попрощаться – нам хотелось вернуться в Софию засветло, – как матушка спросила нас, не против ли мы прихватить с собой одного человека. Я вспомнил, что ещё при входе я заметил присевшую рядом с самшитом фигуру. Пожилая монахиня нам объяснила, что это садовник, он, мол, по воскресеньям ухаживает за здешними растениями, а вечером садится на автобус из близлежащего городка, чтобы вернуться в Софию, но иногда автобус бывает переполнен, и садовнику приходится торчать на автовокзале несколько часов и ждать следующего, так вот, если у нас есть возможность его подбросить, это было бы просто замечательно. Мы, естественно, были совсем не против, и матушка вышла предупредить садовника, чтобы он собрал вещи.