Литературная Газета 6291 ( № 36 2010)

– Я ненавижу этих зазнаек и сейчас, хотя их надменные кости давно провалились сквозь тину и грязь в страну мёртвых ойунов Жабын, откуда возвращаются только истинно великие! О, мне не забыть, как они умирали один за другим в невыносимых корчах, с проклятием на устах! Смертное проклятие самое страшное!.. Оно навлекло рок и горе на мой аймак! Многочисленные сократились, здоровые ослабли… Наш старшой замёрз в лесу, его брат ни с того ни с сего перерезал себе глотку… Два приятеля заболели неизвестной болезнью, стали как живые мертвецы, и другие недуги накинулись на род щук. Забрали самых сильных мужчин и детородных женщин… Мало людей осталось, на пальцах пересчитать, и те отщепенцы. Живут не по-человечьи, бедны до последнего. Не имеют скота, питаются гольяшками да грабят запасы в сусличьих норах… Проклятие сбылось, аймак стал мне противен. Я ушёл от него и вообще от всех. Водворился здесь, чтобы больше никто меня не тревожил. Люди боятся Диринга из-за плавающей в нём клыкастой ящерицы Мохойлуо, стороной берега обходят…

– Тебе приходилось видеть дракона?– заинтересовался Дэллик.

– Нет,– отрезал Сордонг.

Запнувшись, произнёс вполголоса:

– Ну… как-то запропала моя собака, а на днях я нашёл на берегу её останки. Над ней потрудилось большое животное. Наверное, лесной старик. Их в здешних местах, бывает, шатается много. Однако дыра… дыракона, как ты назвал Мохойлуо, ни разу не видел, сколько раз на Диринге рыбачил. Рыбы в нём– чуть, а коряг очень много, все сети порвались. И вода нехорошая вкусом, больная. Вот вчера я от жажды сдуру наглотался воды из Диринга и так разболелся желудком, что начал плеваться кровью.

– Сужение пищевода от недоедания, однообразия пищи и употребления некачественных продуктов,– пробормотал гость слова с непонятным смыслом. Сордонг завёл свою ежедневную песню:

– Был раньше ойуном, неуязвимым для хворей… Люди меня уважали… да… Вкусно кормили-поили, чествовали… Звали лечить и направлять на дело… Я растягивался на почётных нарах, на белой кобыльей шкуре. Лежал, ожидая захода солнца. Как только темнело, народ умещался вдоль стен. Тушили огонь, и я начинал камлать в непроглядном мраке… Сколько теперь ни зову, дух ойунов Кэлэни и сгусток силы камлания джалынг больше не входят в глотку. Одна только сердитая матушка-старуха сидит в желудке. А ведь прежде, лишь захочу, духи мчались ко мне по первому кличу! Всё виделось, слышалось, ощущалось острее. Я мог ходить по матице юрты вниз головой, как муха! Взлетал на небо, опускался в подземный мир, проходя сквозь земные толщи! Равный властителям-духам Земли и Нижнего мира, полностью сливался с ними! Я был– они, а они были– я-а-а!..

– Да, помню, в прошлый раз ты мне показывал кое-какие из своих фокусов,– зевнул Дэллик. Осведомился:

– Бываешь в своём аймаке?

– Забыл, когда ходил туда… да. Давно ни с кем из родичей не встречался. Кровь их протухла вместе с гнилой, плохо заквашенной рыбой. Чего ожидать от несчастных, влачащих жалкое существование?

– А ты, Сордонг? Разве твоё существование можно назвать жизнью?

Старик задумался, опустил голову. И снова резко поднял её:

– Жизнь без джогура мне не нужна. Но я боюсь! Тяжкие грехи всё сильнее теснят меня к Нижнему миру!

– Ты точно хочешь, чтобы дар вернулся?– спросил странник со змеящейся на губах усмешкой.

– И что… ты отдашь мне его обратно?– пролепетал старик, устремляя на гостя умоляющие глаза.– Да, я хочу! Хочу вновь ощутить ни с чем не сравнимую радость!

– Считай, эта радость уже в тебе.

Дэллик поднялся и, пройдя в правый угол тордоха, порылся в хламе на нарах. Взволнованный старик напряжённо следил за гостем.

– Вот твоя ритуальная утварь,– странник протянул Сордонгу его волшебную одежду, колотушку и бубен.– Бери же– и пробуй!

Трясясь как в ознобе и стараясь отвести взгляд от холодных глаз пришельца, старик нерешительно принял вещи из его рук. Затем как будто оживился. Тщательно осмотрел ровдужное платье, подняв облако пыли. Дэллик подумал: «Вероятно, Сордонг немало отвалил за этот костюм мастерам»,– и был прав: когда-то старик отдал за убранство ойуна всё своё имущество. А состояние слыло изрядным.

Платье постарались вымять особо, оно лилось к полу текучими тёмно-песчаными волнами. Бурые пятна говорили о том, что его часто окропляли кобыльей кровью. Длинный задний подол обвисал замахрившимися краями, спереди, по бокам и по всей длине рукавов болталась тонко нарезанная кожаная бахрома. Наряд пестрел никогда не ржавеющими подвесками из железа, меди и серебра. Каждая из них– круги-проруби, висящие на груди; дырявое солнце и ущербная луна на спине; идолы-эмэгэты обычных и невиданных птиц, зверей, гадов, духов; человеческий остов и отдельные части тела– почки, печень и сердце; крохотное оружие и непонятные знаки; бубенцы и трубочки; унизанные колокольцами кожаные ремни-поводья за спиной,– имели своё место, своё тайное значение и собственную душу.