Литературная Газета 6305 ( № 4 2011)

Декабризм отличает не столько единство принципов и взглядов, сколько многообразие их, и, когда мы говорим, что для декабризма характерно… что декабризм включает… что декабризму свойственно… в сущности, речь идёт чаще всего не о том, что покрывает декабризм в целом, а о том, что в нём есть в частности. Но это многообразие как особенность движения прямо связано с единством нового человеческого типа, появившегося и сложившегося в русской истории на рубеже 10–20-х годов XIX века, новой человеческой личности, возникшей на волне национального подъёма и наиболее полно этот подъём выразившей.

Подобно Пушкину, так универсально представившему нам мировой художественный опыт, декабризм стремился охватить мировой, от античности идущий, опыт гражданской жизни и политической борьбы. Подобно тому как Пушкин опирался на предшествующую русскую литературную традицию, декабризм глубокими и разветвлёнными корнями уходил в традиции русского республиканизма (Радищев), передовой русской публицистики и литературы.

Герцен сказал, что на вызов, брошенный Петром, Россия ответила сто лет спустя «громадным явлением Пушкина». И Герцен же сказал, что декабрист – «...это человек, который завершает эпоху Петра I и силится разглядеть, по крайней мере на горизонте, обетованную землю…».

Декабристы и Пушкин – то высшее, чего достигла в XIX веке русская история в смысле выражения художественного и человеческого оптиматов.

На рубеже столетий после Отечественной войны 1812 года новая Россия рождала новый тип, новую личность, первого своего художника и первых своих революционеров, «вестников нового мира».

«…Именно 1812 год, а вовсе не заграничный поход, создал последующее общественное движение, которое было в своей сущности не заимствованным, не европейским, а чисто русским», – говорил М. Муравьёв-Апостол. В этом смысле сам тип декабриста («Мы – дети 1812 года», – писал тот же Муравьёв-Апостол) – прямое следствие народного национального развития, одна из высших точек, завершивших становление нации, явление, сформировавшееся на основе широчайшего общенационального движения.

Как известно, после восстания 1825 года режим сделал всё, чтобы вытравить память о декабристах, опакостить и ошельмовать их в глазах страны как явление безобразное, «заразу, извне к нам занесённую», – царский манифест по делу декабристов оказался не только политическим документом, но чуть ли не претендовал быть своеобразным трактатом – опровержением в сфере категорий эстетических.

И вдруг случилось, казалось, непредвиденное. Подвиг декабристов почти немедленно получил высшее признание, высшую нравственную и высшую эстетическую санкцию. И дала эту санкцию русская женщина. Декабрист П.Беляев писал: «Кто, кроме всемогущего Мздовоздателя, может достойно воздать вам, чудные ангелоподобные существа! Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности, таких чудных идеальных жён!.. Да будут незабвенны имена ваши!»

Кажется, Герцен первый назвал Чацкого декабристом. А Вл. Ив. Немирович-Данченко, споря с постановками «Горя от ума», в которых играется не пьеса, а рождённые ею публицистические статьи, полемически и остро выдвинул тезис – Чацкий прежде всего влюблённый молодой человек: «Прекрасна, прежде всего, душа Чацкого, такая нежная, и так красиво волнующаяся, и так увлекательно несдержанная… Трудно встретить во всей русской литературе образ молодого человека более искреннего и нежного при таком остром уме и широте мысли». Какая точная характеристика именно декабриста! Ведь декабризм Чацкого проявляется не только в филиппиках, направленных против крепостного права или аракчеевщины, а и в том, как он любит – вечное испытание русского героя, и, кажется, Чацкий единственный, кто его выдерживает. Выдерживает на любовь, выдерживает и на нелюбовь.

Поражает, как русская литература сумела передать обаяние декабризма, донести его в чудовищных условиях и несмотря на громадные потери: достаточно вспомнить «Онегина», лишившегося последней, десятой, главы. А борьба режима с комедией Грибоедова была всё той же борьбой с декабризмом вообще и только в этом контексте может быть до конца понятна. Ведь, по характеристике Ап. Григорьева, «Чацкий Грибоедова есть единственное истинно героическое лицо нашей литературы».

Декабризм теоретически демонстрировал необычайное разнообразие революционных принципов, программ и путей, содержа их все, так сказать, в зерне.