Литературная Газета 6320 ( № 16 2011)

Никогда в жизни я не обращался в суд, даже близко около здания суда не стоял. А после выхода президентского указа написал заявление о признании меня несовершеннолетним узником нацизма. Собрав немалое число документов – 42, – обратился в Каменский районный суд. То, что я испытал там и продолжаю испытывать, не приведи, Господи, видеть даже во сне. Моё заявление рассматривалось на трёх судебных заседаниях (26.05 – 10.06 – 22.06 2005 года). К приложенным бумагам потребовались свидетели-узники с документами узника. Затем выдвинули новое условие: нужны свидетели из уроженцев начала 20-х годов. А им сейчас уже за восемьдесят лет. Женщин-старушек преклонного возраста опрашивали, так что они в непривычной обстановке терялись. Особенно с пристрастием обращались к заявителям и свидетелям представители Пенсионного фонда. Малейшая неточность в показаниях – и заявителю следует отказ.

Моё дело разбухло со 115 до 210 страниц, но я всё равно остался в числе «отказников».

Моя родная сестра Белоусова (Фоменко) Нина, 1939 года рождения, признана узницей нацизма. Одна из двух сестёр Панковых – Мария – попала в число узниц, а Варваре отказано. В войну в лагере были они вместе.

– Знакомишься с очередным указом или законом, – душа радуется. Молодцы, пекутся о нас, простых смертных, – говорит ветеран-механизатор Нина Лубкина. – А как до дела доходит, с такой пробуксовкой всё исполняется, что без буксирного троса не обойтись.

Моё военное гетто – хутор Переходино. Двадцать семь дворов, от которых сейчас нет и следа. Я тогда под стол пешком ходила. В памяти сохранились угол в сараюшке и глубокий погреб, куда нас из хат выгнали фашисты. Чёрный хвост дыма за падающим подбитым самолётом. Жуткий холод, голод. Кормились ведь дубовыми желудями, тыквой, буряком-свёклой, лесным тёрном.

Своего отца не помню. Не осталось даже фотокарточки, он не любил сниматься. Призвали его в армию в первые дни войны.

Работать пошла в четырнадцать лет. Таких нас много. Жили трудно и честно. За погибшего отца никаких льгот не получала. Как же удивилась, а затем и возмутилась, когда в год шестидесятилетия Великой Победы прочла распоряжение Воронежской областной администрации о единовременной выплате суммы в 300 рублей детям погибших отцов, если их пенсия-заработок не превышает минимального размера оплаты труда.

Боже праведный, хотелось кричать и плакать! Дело не в этих несчастных деньгах, мне и миллионы отца не заменят. Но как же можно не понимать? При чём же здесь пенсия – оценка моего труда во благо государства? Распоряжение власти не одна я приняла как насмешку.

– Прямо перед нашествием 27 июня 1942 года вражеские самолёты бомбили нашу Старую Калитву Россошанского района, – рассказывает ветеран, учитель истории Иван Харичев. – На базарной площади погибли многие односельчане. Потом село было оккупировано и оказалось на вражеской передовой. Огороды по взгорью перепоясали траншеями, блиндажами, пулемётными гнёздами. Врыли в землю пушки. На колокольне Успенской церкви устроили наблюдательный пункт. В школе открыли госпиталь, а подвал превратили в каземат для военнопленных.

Заменившие в окопах немцев итальянцы в осенние холода выгнали нас из хат в сараи. Погнали, как быдло. Мне ещё и годика не было. Знаю об этом лишь по рассказам мамы Марии Харичевой.

…Перечитываю Указ № 363. Вроде попадаю, как говорят юристы, под пункт первый «а» – бывший несовершеннолетний узник концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания. И ежемесячная тысяча рублей к моей скудноватой учительской пенсии стала бы нелишней. Но как в суде доказать, что годовалым я оказался в гетто?

Подписав указ, президент поручил правительству Российской Федерации «обеспечить выделение средств на финансирование установленного пунктом I настоящего Указа дополнительного ежемесячного материального обеспечения и определить порядок его выплаты».

Порядок выплаты складывается так. Гражданин должен предъявить в районное управление Пенсионного фонда РФ справку о том, что он является бывшим узником нацистских концлагерей, тюрем, гетто и других мест принудительного содержания. Местные архивы в этом случае человеку мало помогут: документы об оккупации чрезвычайно скудны, списки концлагерей, а тем более «других мест принудительного содержания» неполны. Человеку остаётся одно: искать свидетелей и обращаться в суд. Если изложенные им сведения оказываются убедительными, то нужный документ заявитель получит.

В Новой Калитве спустя год после указа лишь 18 человек из 162 сумели в судах доказать, что они являются «несовершеннолетними узниками фашизма». Кому-то повезло: есть архивные сведения о существовании концлагеря, живы свидетели. Кто-то характером настойчивее.

В Воронежской области и других регионах страны создаются общественные организации «Дети военного времени». Ветераны собираются добиваться принятия закона о социальной поддержке детей войны.