Литературная Газета 6331 ( № 27 2011)

– Когда показывают мой фильм – дрожу каждый раз, как в первый! Не могу спать накануне. Фильмы о Мозжухине, Серовой, Фурцевой, Халдее я видела в разных странах, на разных континентах – не сосчитать, а ужас всё тот же – вдруг зал пустой, вдруг начнут хлопать кресла – люди уходят… Спасибо – ещё есть фестивали, например, в Биаррице, где щадят нервы режиссёра. Войти или выйти из зала во время фильма там невозможно. Если говорить о работе отборщика, то составленная тобой программа – предмет особой тревоги. Ты отвечаешь перед зрителем за каждый выбранный фильм. А на таких фестивалях, как «Зеркало» в городе Иваново, – тем более, потому что после просмотра ленты проходит обсуждение её со зрителями.

– Кстати, имеет ли сегодня значение для авторов картин зритель?

– Для меня – очень большое, я ловлю его реакцию в зале или прочёсывая Интернет. К счастью, мне удаётся видеть своих зрителей в кинотеатре, а я снимаю именно для большого экрана кинотеатра – на 35-миллиметровой плёнке!

– Галина Евгеньевна, ваш фильм «В далёкий край…» вы посвятили отцу, знаменитому советскому поэту Евгению Долматовскому. Как он относился к тому, что вы ушли из журналистики, сменили профессию и к вашим творческим работам?

– Его гораздо больше огорчало, что я пошла в журналистику, а не в физику, где, как говорили педагоги, подавала большие надежды. А позже отца примирили с моей весьма неопределённой киноведческой профессией – предметом его всегдашней иронии – лишь мои книги. Думаю, потому что в них жила война – Вторая мировая, потом вьетнамская.

– Всё-таки радикально поменять стиль жизни не каждый решится: чем же вас так привлекло документальное кино?

– 1968 год, наверное, многим поменял участь. Тогда, побывав впервые во Франции и увидев очереди на фильм «Далеко от Вьетнама», сделанный крупнейшими режиссёрами разных стран, я прикоснулась, а потом на многие годы «прикипела» и к теме вьетнамской войны, и к Франции. Для «Литературки» я брала интервью у Йориса Ивенса, Клода Лелюша, Робера Брессона… Через них я познавала Францию – на такие интервью нельзя прийти «с лёту», к ним надо основательно готовиться, тогда разговор может получиться интересным для обеих сторон. Впрочем, имя «Литературной газеты» в те годы открывало двери. Многие так и объясняли свою любезность: «Хотелось посмотреть на корреспондента газеты советской интеллигенции с миллионными тиражами». Вернулась в Москву, разослала своим новым знакомым номера газеты с опубликованными интервью и не получила ответов – ввод наших войск в Чехословакию проложил рубеж между нашими отношениями, да и в моей собственной жизни тоже. Газета – идеологический орган, и если идеология входит в противоречие с твоими убеждениями – надо уходить, по крайней мере из штата. И я стала штудировать совершенно не известную мне тогда историю кино, дабы поступить в аспирантуру Института истории искусств, что привело к диссертации по французскому документальному кино и к любви к этому скромному виду искусства.

– Есть что-то ностальгическое в ваших фильмах. Почему?

– Не знаю, не думала. Просто каждый раз, погружаясь в чужую жизнь, интересно, не поступившись реальными фактами, выстроить её как драму. А делая фильм, всё равно полюбишь героя со всеми его пороками. Часто зрители, уходя после фильма, говорят, что лили слёзы. Горькие ли, светлые ли… Всё равно хорошо, если кому-то по той ли по иной причине рассказанная мной история легла на сердце.

– Героями ваших лент стали Иван Мозжухин, Илья Ильф, Зинаида, Екатерина и Александр Серебряковы, Валентина Серова, Екатерина Фурцева… С одной стороны, «звёзды», с другой – а что мы о них знаем?.. Как вы думаете, о каждом ли человеке, имеющем отношение к искусству, можно снять фильм?

– Поскольку я больше всего люблю работать с архивом, то мне кажется, что фильм можно снять о любом человеке, если есть архив, раскрывающий его жизнь. А причастность к искусству – она, конечно, может расцветить кое-что, но отнюдь не обязательна. Драматургия жизни иной раз куда как занимательнее.

– Определение «документальное кино» говорит о том, что зритель смотрит некое свидетельство, зафиксировавшее на плёнке событие или человека. Но этот вид кинематографа у нас всегда строился либо на соцзаказе, либо на авторской интерпретации, когда допускается свобода режиссёра в подаче информации. Можно ли верить такому свидетелю?

– Для меня есть жёсткое правило – приводить только те факты, которые можно подтвердить на экране документом. Домыслы, порой и весьма интересные, когда речь идёт о судьбе конкретного человека, мне кажутся несостоятельными.

– Документалистика сильно изменилась: расширились технические возможности, способы съёмки стали изощрённее, изобретательнее, но и темы уже не щадят зрителя, скорее, они должны шокировать. Появились псевдодокументальные фильмы (это, наверное, отдельная тема), часто снимаются постановочные ленты… Отклонение от законов создания документального фильма, по сути, вторгается в пространство игрового. Режиссёру надоело быть просто наблюдателем?