Литературная Газета 6376 ( № 24 2012)

А рядом возились бы чёрные, грубые, страшные, недоразвитые. В это трудно поверить, но в пятисотстраничном романе нет ни одного сколько-то значимого привлекательного персонажа из необразованного народа. Зато в нём есть не один пассаж, где какой-нибудь солдат с перекошенной от пьянства рожей или толстая неряшливая баба рассуждают, что простой народ слов не понимает, "нас бить надо". А вот выдержка из судьбоносного письма Антона Клобукова (которое сам он почитал высшим взлётом своей самостоятельности): "Чем мы[?] культурные россияне хуже крестьянско-рабочей массы? Да мы несравненно лучше, мы высший продукт национальной эволюции! Мы в массе своей порядочны, честны, отзывчивы, чувствительны к красоте и терпимы к инакости. Они же в массе своей грубы, жестоки, примитивны, раболепны перед сильными и безжалостны к слабым[?] Они хотят нас истребить до последнего человека; мы же им, недоумкам, желаем только добра". Далее следует рассуждение, что их, грубых, раболепных, бить всё равно не надо, а надобно развивать в них добрые чувства.

Пусть читатель вспомнит своих предков, среди которых, вероятно, были и представители "крестьянско-рабочей массы" - много ли он вспомнит таких, кто желал быть битым, а равно и быть недоумком, которому прекрасные, милые люди снисходительно желают добра.

Это стремление во что бы то ни стало показать необразованную Россию дикой, страшной, несамостоятельной - и всё равно самостоятельно-виноватой в своих бедах (интеллигенция согласна принять единственный упрёк: она недостаточно просвещала грубый народ) - превращает книгу Чхартишвили в китч, карикатуру, поскольку в каждой главе вступает в противоречие даже с убогой, экспериментальной, усечённой акунинской реальностью. Другое дело, что это несовпадение нигде не останавливает автора: он всё равно сделает тот вывод, которого требуют его пристрастия.