Литературная Газета 6395 ( № 48 2012)

Прославление Болота

ОБЪЕКТИВ

Владимир Костин.

Колокол и Болото.- М.: Беловодье, 2012. - 288 с. - 1000 экз.

На обсуждении романа Владимира Костина я слышал определения: "фантастический роман", "исторический", "бытовой", "сатирический". По частям - верно, но не ухвачен пафос романа, связь сюжета и стиля. Сопрягать эпохи и расслаивать времена, строить сюжет на диссонансах, укрупнять будто бы малое и умалять мнимо крупное - так мне видится замысел. И так понятен горестный возглас приезжих: "И это университетский город!" Теперь каждый областной центр - университетский город, и что же? Два эпиграфа настраивают на двойственное отношение к истории. Из Державина: "Науки, музы, боги - пьяны, Все скачут, пляшут и поют". Из Полонского: "В одной знакомой улице - Я помню старый дом[?]"

Начало романа "Колокол и Болото" - в идиллическом тоне, но поверивший в предание о славном городе Потомске оказывается на Болоте, хотя "пышный центр города на расстоянии одной выкуренной сигареты". Два лика у Болота: "Место сырое, комариное, речка нечиста и поддаёт миазмами"; "Но и сделался Потомск чист и по-своему меланхолично-зачарован... рядом с исконной стихией мата образовалась гармония отличной русской речи". И время здесь, оказывается, не линейное, как везде, а циклическое - поколения идут по кругу. Автору понадобилось историческое введение - четыре века сибирского города. Слой за слоем отслаиваются пласты обыденности, и за планктонной мутью "хулиганки" проступает легендарное, чудесное.

"Любите своё Болото! Грязное и пьяное, убогое и скучное. Неимущее и никому, кроме вас, не нужное" - вот какой завет оставил таинственный Старец, явившийся вдруг на Болоте. Явился он, как наваждение, как временное просветление забубённых "бакланов", оказалось - для подведения итогов. Город Потомск суетно вспенился по поводу круглой даты - 400-летия. Перед этим вернулся из небытия колокол Благовест, и одно за другим пошли чудеса, но в памяти их удержали всего одиннадцать "потомцев". Владыка Парфений, нарисованный нейтрально, резюмирует в финале: "И никому, и, может быть, никогда нельзя рассказать об этом". А почему нельзя? "Мы не готовы к чуду".