Он подарил мне несколько своих книг. Запомнилось восторженное название одной из них: "В апреле, именно в апреле[?]". Понятно, что именно в апреле родился Ленин. Правда, сегодня в моде другие исторические личности, рождённые именно в апреле. Львов был наивным патриотом - он не подвергал сомнению незыблемость кумиров. Ещё он подарил мне вышедшую на Урале миниатюрную книгу своих стихов - томик в четверть ладони. Такие книги тогда издавались как знак особого отличия и расположения к поэту - читать их было невозможно из-за мелкого шрифта. Просто памятный сувенир.
Наверное, у него были слабые сосуды - запомнились его немного припухлые нездорово краснеющие щёки. "Отмеренная честно сотня грамм", говоря строкой одного из его коллег, ещё на войне приучила будущих поэтов к ритуальному пьянству. Михаил Давыдович, как и все писатели-фронтовики, не отказывал себе в рюмке-другой спиртного.
У него, как у большинства известных поэтов, был свой "фирменный" слоган, который помнили, которым восхищались и цитировали, который поставил поэта на его невидимый пьедестал: "Чтоб стать мужчиной, мало им родиться, чтоб стать железом, мало быть рудой: ты должен переплавиться, разбиться, и, как руда, пожертвовать собой..."
Идея стихотворения выражена немного невнятно, но жёсткий и непререкаемый посыл его понятен. Ещё на слуху было интернациональное стихотворение Львова, близкое очень многим, хотя, думаю, оно опередило своё время:
"Сколько нас, нерусских, у России[?]"
Эта строка сегодня даже актуальнее, чем раньше. Тогда в первую очередь имела значение социальная принадлежность - "советский человек". Мы были советские люди, и русский где-нибудь в Таджикистане, и таджик в Москве всё же были советскими людьми, объединёнными имперской волей. Жаль, что такое беспримерное равенство было порушено.
Иными словами, Михаил Львов занимал немалое место в тогдашней литературной жизни. Если сравнивать, сегодня литературной жизни нет, она почти полностью ушла в книжный бизнес, где всё решают не стихи, а деньги, и только деньги. Но тогда о бизнесе ещё не было речи, а к стихам относились как общенародному достоянию.