Литературная Газета 6423 ( № 29 2013)

Если ты видишь поэтический объект в выхлопе автомобиля, фабричной копоти, уличной давке – ты не делаешь «грубость и низость внутренним двигателем поэзии» (в чём упрекал Ходасевич хозяина жёлтой кофты). Нет, тем самым ты обретаешь пылинку рая в сердце «адища города». Это и есть задача русского литературного языка, сформулированная его создателем: пробуждать лирой чувства добрые в человеке, пусть даже тот давно не слышит нежных созвучий за фабричными гудками и рёвом клаксонов. В таком случае единственное, что остаётся, – проорать белый стих прямо в огрубевшее ухо.

Консервативным началом языковой реформы Маяковского стало следование древнему предназначению поэта: превращению беспорядка в структуру. Но уже совершенно другими инструментами, чем ранее. Точно так же в хаотических вихрях профессор Жуковский нашёл законы аэродинамики, без познания которых футуристы никогда не построили бы свои аэропланы.

Внешний облик меняется вместе с духовным ростом. «Лицо: цвет – жёлтый. Полнокровие – среднее. Выражение – серьёзное. Приметы, касающиеся строения ушей, не указаны». Это не автопортрет из автобиографии, это учётная карточка Московского охранного отделения от 1909 года. А 14 лет спустя, выдавая разрешение на въезд в США, американский чиновник увидит героя таким: «Мужчина, художник, ростом 6 футов, крепкой комплекции, c коричневыми волосами и карими глазами, родившийся в Багдаде (Россия)».

Владимир Владимирович актуален. Когда в середине нулевых (Беслан, оранжевая революция, продолжайте список) я поступал в Литинститут, парень с нашего курса принёс дебютную вещь – повесть о Маяковском.

Великое отличается от посредственного тем, что каждый обнаружит в нём близкое лично себе. Условные коммунисты похвалят поэта за «Стихи о советском паспорте» и бессчётное множество куда менее талантливых од революции, Ленину, галошам Резинотреста. Условные либералы отметят как одного из первых, кто указал на опасные бюрократические мутации молодой власти, со временем ставшие одной из главных пробоин в днище советского парохода («Прозаседавшиеся», «Клоп», «Баня»).

Условные атеисты запостят на фейсбуке вирши «Когда мы побеждали голодное лихо, что делал патриарх Тихон»?». Условные православные вспомнят лирического героя, который целует жилистую руку Бога, умоляя, чтобы в небе зажглась звезда (из стихотворения «Послушайте!»).

Условные патриоты вспоминают неприятие Маяковским американского образа жизни. Условные борцы за нравственность – его донжуанский список. Условные защитники дикой природы – «Хорошее отношение к лошадям». Условные политологи – воспевание аэропланов и электричества, что чудо как хорошо ложится в контекст «новой индустриализации».

Мы говорим «условные» – потому что сейчас нет никого, кто может не только прокричать: «Мы выдвинули впервые новые принципы творчества. Мы расшатали синтаксис. Нами сокрушены ритмы. Мы новые люди новой жизни», – но и воплотить собственные убеждения в деле.

«Условные» – потому что сейчас ни на телеэкранах, ни в мониторах компьютеров нет ни одного лица, не менявшего свои убеждения меньше трёх раз за последние 20 лет.

Великое движется к простоте. Пушкин в зените творчества пришёл к немудрёным по форме, но бездонным по глубине мудрости «Сказкам». Толстой – к «Народной азбуке».

Маяковский актуален, потому что сейчас никто не может просто и понятно объяснить мятущимся людям простые и понятные вещи: недостойно гадить там, где живёшь, отвратительно разжигать ненависть на национальной почве.

У нас нет агитатора, горлана и главаря, который сказал бы: «Не пейте спиртных напитков: пьющим – яд, окружающим – пытка»; который на пальцах объяснил бы основы: «Меньшевики – такие люди, мамашу могут проиудить». Да, часто получалось однобоко, нескладно, непоэтично. Однако именно Маяковский-пропагандист, автор окон «РОСТА», закончил Гражданскую войну, объяснив доступным для миллионов крестьян и рабочих языком: товарищи, враги улепётывают, слава героям, даёшь курс на мирную жизнь.

Бунт создателя ЛЕФа выразился в созидании, в неустанном творческом поиске. Невозможно представить, чтобы Маяковский подписался под «манифестом футуризма» Томазо Маринетти: «Мы будем восхвалять войну – единственную гигиену мира; мы разрушим музеи, библиотеки, учебные заведения всех типов» (1909).

Бунт современного «Левого фронта» выражается лишь в переворачивании туалетных кабинок при несанкционированной уличной акции.

Великое – это сочетание несовместимого. Я люблю Нью-Йорк – я ненавижу Нью-Йорк. Стремлюсь попасть на фронт, уклоняюсь от призыва. Отрицаю Бога с чисто русским религиозным фанатизмом.

Кто говорит?

Мама?

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сёстрам,

Люде и Оле, –

ему уже некуда деться.