Литературная Газета 6425 ( № 31 2013)

Прежние претензии к спектаклю возникли и теперь: поведение и манеры действующих лиц не совсем те, что у Пушкина в романе и у Чайковского в опере. Девушки гадают на суженого летом среди бела дня, Онегин рвёт письмо Татьяны у неё на глазах, Ленский даёт пощёчину Онегину, на дуэли присутствуют сёстры Ларины, пытающиеся отговорить дуэлянтов, русские крестьяне одеты в нечто, более подходящее для немецкого танца «kazachok», а сам танец скорее балканский[?] Можно указать ещё на множество «мелочей», вызывающих широкий спектр реакций публики: от досады до объявления войны авторам и исполнителям. Однако хотел ли автор оскорбить, опростить чужую национальную культуру – а так бывает довольно часто, – или же он «просто так её видит», на таком уровне её знает, но делает всё это с любовью и уважением к первоисточнику? Полагаю, что балет сделан из чувства искренней любви своих создателей и к Пушкину, и к Чайковскому и к России – да, вымышленной России, а разве в искусстве есть другая? Придираться есть к чему, но – незачем. Надо не придираться, а размышлять.

Например, размышлять о том, почему почти за двести лет существования романа Пушкина никто в России не создал по нему балета? Ведь сюжет «Онегина» до очевидности хореографичен, эмоциональный мир героев, переживаемые ими конфликты сами просятся быть рассказанными языком классического танца! Ответа не отыскать, но замечу, что эта тема не закрыта и хотелось бы увидеть и другое хореографическое прочтение, услышать, быть может, иную музыкальную композицию или даже музыку, написанную заново.

Не забудем, что наши ожидания идут от Пушкина, от огромной суммы знаний, ощущений, эмоций, которые мы несём в себе как часть органически связанной с нами русской культуры во всей её полноте, знакомой нам и по книгам, и по кинофильмам, и по картинам, и по рассказам, да и по некой невидимой «генетической» связи, по тому, что мы обозначаем словами «культурный код». Джон Крэнко – как и, например, зарубежные экранизаторы нашей классической литературы, – прикасаются к русской культуре снаружи, она их восхищает, обжигает, привлекает, они меняются под её воздействием, но исходный «код» у них свой, и продукт такого слияния тоже будет особый. Когда-нибудь у этого произведения появятся иные интерпретаторы, и все раздражающие мелочи будут, при желании, безболезненно устранены. А пока у нас имеется только этот вариант. Но, как показала работа разных составов в линейке спектаклей Большого театра, даже в рамках заданного канона могут быть рождены отличающиеся образы.

С выбором и назначением состава возникла драматическая интрига. На сайте театра было заявлено, что Татьяну будет танцевать Светлана Захарова – бесспорная прима, «этуаль» Большого театра. Причём в паре с Дэвидом Холбергом, специально для этого приглашённым из США. Об этих планах Захарова даже успела дать несколько интервью, но когда стало известно, что премьерный спектакль 12 июля отдан другой паре, причём решение это принадлежит не Большому театру, а правообладателям балета из Штутгарта, Захарова отказалась выступать во второй день и вообще. Её требование в рамках вековой театральной традиции выглядит закономерным и естественным, но руководство Большого театра не смогло уговорить Штутгарт. То ли это стало последней каплей, то ли просто совпало по времени, но Анатолий Иксанов был смещён с поста директора буквально сразу после отказа Захаровой.

В девяти спектаклях, показанных с 12 по 21 июля, было задействовано шесть различных составов. В премьерном спектакле танцевали Ольга Смирнова и Вячеслав Лантратов – те самые солисты, назначенные «Фондом Джона Крэнко». Суждения любителей и знатоков балета были противоречивы: «Лантратов просто родился Онегиным: всё при нём, и внешность и актёрский багаж, и техника» – «Кто разочаровал, так это Онегин-Лантратов. Все три акта на сцене присутствовал не Онегин, а милый молодой человек в чёрном трико» – «Говорите, "холодная" Ольга Смирнова? Да порох бы вспыхнул от того, как она сегодня танцевала и какой образ создала» – «Татьяна в начале выглядит очень странно. Хореограф как будто решил со всех сторон обыграть слово "дика". Когда девушке на глаза попадается Онегин, она начинает вести себя с ним, как Жизель с платьем Батильды - посмотрит, прикоснётся, отдёрнет руку. Она ведь всё-таки дворянская дочь, воспитанная соответствующим образом, а не Элиза Дулитл» – «Недоумение вызвал бал. Это был не день рождения Татьяны, это был праздник в доме для престарелых... Что означало такое количество старичков с радикулитом и трясущимися руками?!»

Танцевавшие последующие спектакли А.Волчков – Е.Образцова, Р.Скворцов – И.Капцова и другие артисты заслужили похвалы и публики, и критики. Однако особого упоминания заслуживают три спектакля, в которых главные пары исполняли Вишнёва-Гомес, Холберг-Образцова, а также МакКи-Аматриан – так сказать, канонический вариант, представленный Штутгартским театром.