Литературная Газета 6461 ( № 18 2014)

Я далека от заявления, что у нас «совестливая», «традиционно сильная» и «новаторски современная» литература. Так говорить – не видеть в ней главного, а оно-то как раз и вопиёт о тех негативах, которые убивают истинно художественное. Что произошло с нашим «великим, могучим»? Почему, например, читая роман А. Геласимова «Степные боги», не перестаёшь испытывать шокирующее чувство от ненормативной лексики, в то время как в романе М. Шолохова «Тихий Дон», воссоздающем казачий быт, её практически нет? Куда ушли национальная гордость и патриотизм? Что за традиции мы наследуем и не прервалась ли связь времён? Какие герои сегодня на литературной арене? Вопросы, вопросы… На одном из них – последнем – остановлюсь особо. Ведь проблема героя всегда волновала русского читателя. Не скрою: и в связи с интервью А. Лапина, автора романа «Русский крест», заметившего, что «отсутствие положительного примера в современности – это проблема не эпохи, а писателей. Герой есть и сейчас. Это тот, кто не сдаётся» («ЛГ», № 8, 2014). Но уж очень неопределён такого рода герой, и лучшие образцы русской литературы не включаются в его схему. Что если обстоятельства оказываются сильнее человека и противостоять им он не в силах? Не утрачивают ли тогда этой «положительности», например, Григорий Мелехов или Турбины в «Белой гвардии»?

Конечно, русская литература не укладывалась даже в самое глубокое «прокрустово ложе» философии. Она сама была «демиургической». В ней были Базаровы и Кирсановы, Марки Волоховы и Тушины, Войницкие и Серебряковы. А. Блок назвал ХIХ век «железным», а человека в нём, брошенного «в ночь», «беспечным». В ХХ век, по предвидениям Ницше, пришёл человек, отрекшийся от Бога, ставший «по ту сторону добра и зла». Литературный рубеж ХХ–ХХI веков пока не дал формулы героя. И всё-таки некоторые его черты очевидны: находясь под знаком обезумевшего мира, он бессилен, непредсказуем и трагичен.

Передо мной несколько произведений донской и столичной литературы минувшего года. Невольно напрашивается объединяющая их мысль: интерес к человеку из народа, и на первом месте – проблема «власть и народ». В дилогии Василия Воронова «Загряжский субъект» («Роман-газета», № 2, 2013) и «Загряжский пантеон» («Дон-новый», № 2–3, 2013) проходит целая вереница художественных типов, находящихся у кормила власти. И ни единого «положительного». Какова подлинная цена власти, автор весьма лаконично объясняет словами из дневника героя войны 1812 г. Матвея Платова, возвратившегося на родной Дон: «Всю жизнь провёл в баталиях и одолевал неприятеля в невозможных условиях. А на административном поприще терплю поражения, как новобранец». В таком контексте любопытен образ казака Андрея Качуры, прошедшего через испытание властью и другие соблазны. Всё отринул этот бессребреник. И в результате бежит от ужасов современности в мир покоя и тишины, к развалинам когда-то цветущего селения, по которым прошёлся жестокой волной серп раскулачивания. «Что делать фермеру, которого сгоняют с собственной земли и избивают?» – спрашивает герой отца Амвросия, а в ответ слышит: «Есть вопросы, на которые нет ответа».

А в романе Владимира Барвенко «Дыхание Голгофы» («Дон–Кубань», № 2–3, 2013) герой, прошедший Афган, перед выборами в мэры размышляет: «Всякий путь на вершину власти – это Голгофа! И только, наверное, кажется, что под звуки меди и рукоплескания соратников тебя ждёт мир Поступка! Народ жаждет этакого благородного витязя, чтобы тот хоть как-то мог нивелировать извечную русскую нищету… Ну, попробуй совершить этот чёртов Поступок… А вдруг!..» Но «вдруг» не будет. Герой погибнет. На его могиле однополчанин скажет с безутешной грустью: «Спи спокойно, офицер. Этой России ты не нужен».

В рассказе-притче Геннадия Селигенина «Сапоги для отца» герой, порвав с исконными корнями и вспомнив о родных лишь через 15 лет, приезжает уже в исчезнувшую деревню, никого не найдя в ней в живых. Но и сам он бесследно теряется. Лишь образ Мадонны с младенцем, как вечный укор, сопровождает его до конца неотлучно.

И не рецидив ли «ненужности», отверженности заложен в персонаже Игоря Гамаюнова – Викторе Орехове – в книге «Бог из глины», романтике 70-х годов, возмечтавшем изменить мир путём донесения правды до верхних эшелонов власти? Но не вписался он ни в одну систему – ни коммунистов, ни олигархов – и был судим при каждой из них. В результате безнадёжной борьбы – бегство в Калифорнию и тихая прозаическая жизнь.