Литературная Газета 6469 ( № 26 2014)

Если подходить фабульно, «Земля и люди» – это повествование о Погромной ночи, как автор назвал раскулачивание, выселение в Сибирь и убийства крепких хозяев Ряснянской округи. Владимир Бутромеев – белорусский писатель, речь идёт о Белоруссии, но это слово автор не употребляет. К западу от Рясны – Могилёв, за ним – Варшава, а ещё дальше – немцы, пишет он, к востоку – Смоленск, за ним Москва, а далеко за Москвой – Китай. Иногда его персонажи говорят по-белорусски, но сами себя и он их называет русскими. В этом он следует дореволюционному пониманию русских как единой нации, состоящей из великороссов, белорусов, малороссов-украинцев и карпаторуссов-лемков. Надо ли доказывать, что этот взгляд точнее отражает действительность, чем провокационные построения офицеров австрийского генштаба, пестовавших украинский сепаратизм, и «наших» революционеров, одержимых идеей разрушения Русской державы (Российской империи).

Вот как формулируют причины для расправы представители советской власти в Рясне, готовя список жертв предстоящей Погромной ночи: «Нефёд Строев – убить, не подходя к нему близко, потому что он родной брат Петра Строева и ещё большей силы, чем Пётр, и, увидев, что убивают брата, или узнав об этом позже, он бросится к нему на помощь». (В политической реальности использовалась формулировка «репрессировать как возможного мстителя за отца» (сына, жену и т.д.)

А завершают список Погромной ночи 24 фамилии с припиской: «Убить и их потому, что когда они увидят на своих заборах белые погромные кресты, то онемеют и оцепенеют от страха, и у них можно будет забрать всё: и коней, и коров, и землю, а самих или убить сразу или выселить с обжитой земли вон, отдать на поток и разграбление». Ради чего убивать, ради чего устраивать Погромную ночь? На местном уровне, в Рясне, ради удержания власти кучкой наихудших людей во главе с проходимцем Сырковым, который к тому же отобрал у Петра Строева его женщину и боится, что тот попытается её вернуть. Но план Сыркова одобрен центральной властью, так что он чувствует себя безнаказанным.

Как представляется, роман «Земля и люди» (назову эту книгу романом, хотя сам автор назвал её иначе) занял достойное место на нашем русском Парнасе. Там теперь Владимир Бутромеев соседствует с Андреем Платоновым, Михаилом Шолоховым и, что кому-то может показаться странным, с Михаилом Булгаковым. Но разве не близки «Земля и люди» таким шедеврам, как «Собачье сердце» и особенно «Роковые яйца»? И там и там проблемы последних, ставших первыми, и чудовищ, порождённых невежеством и самонадеян­ностью.

«Земля и люди» восполняет долг нашей словесности перед памятью о народной беде. А что такой долг существует – несомненно. Ведь сколько бы критики (в массе своей происходящие от «комиссаров-в-пыльных-шлемах») ни вопили о том, что 1937 год – самая страшная трагедия Погромного века в России, это не так. И это понимали не только такие выходцы из народа, как Платонов и Клюев, но и наиболее честные и чуткие писатели отнюдь не рабоче-крестьянского происхождения, как, в частности, Борис Пастернак, сказавший в финале «Доктора Живаго» о гибельности коллективизации и о том, что ежовщина – лишь одно из её последствий. Владимир Бутромеев назвал коллективизацию Погромной ночью и от этого термина произвёл имя всего минувшего столетия – Погромный век.

Теги: Владимир Бутромеев , Земля и люди

Боги и жёны

Ирина Грицук-Галицкая. Мерянский роман о князе Ярославе и муд­рёных жёнах: Роман. Рассказы. - Ярославль–Рыбинск: Рыбинский дом печати, 2014. – 350 с. – 300 экз.

Создание литературных произведений о легендарных временах – дело в чём-то сложное, а в чём-то и не очень. Сложное – потому что написано о стародавнем много чего всякого, и, прежде чем взяться за гуж самому, следует надолго занырнуть в бездонный кладезь допрежь написанного. Не очень, потому что источниками многих писаний стали не факты, а легенды, нередко переписанные и додуманные – или заданно, или в порыве творческого воображения, а это значит, и тебе можно кое-что домыслить, присочинить, оставаясь в рамках допустимого, ныне весьма широких.

Ярославская писательница Ирина Грицук-Галицкая, взявшись за роман о Ярославе Мудром, не пошла по утоптанному пути, на котором жизнь и деяния князя описаны многими литераторами, разновеликими по познаниям и мастерству и который не может более привести к творческим открытиям. К легенде об основании Ярославова града она приобщила собственную легенду о проникновенной любви, возникшей между славянородным по отцу князем и красавицей Риной из колонизованного племени меря, смешавшегося со славянами, поспособствовав сотворению русской нации и навеки войдя в этимологию русского языка, в том числе многочисленными названиями рек, таковых как Москва.