Литературная Газета 6492 ( № 50 2014)

Кроме того, наш человек – даже очень небедный – фаталист. Он не так сосредоточен на богатстве. Если европейцу недодать чего-то из привычных социальных благ – загрызёт. Мы же понимаем, что всё это временное. Перебираемся из кризиса в кризис. И какие-то чрезмерные притязания – сыр рокфор и креветки на палочке – только у жителей столиц, оторвавшихся от земли и реалий российской жизни. Они-то, кстати, и могут подняться вместе с либералами: остро чувствуют лишения и ограничения. У остальных философия проще: хорошо не жили – не стоит и начинать.

И ещё один важный момент: когда русских давят, мы не разбегаемся в панике, а сплачиваемся. Причём не против власти, а против того, кто нас гнёт. Ничего не поделаешь – генетический код. Его нам помогали формировать ещё монголы и рыцари-крестоносцы. Потом – поляки и шведы. Ну, и так далее.

Так что русские привыкли всё время находиться в окружении врагов. И когда в 1990-е мы расслабились, со всеми старались дружить – даже неловко было.

– Из-за чего в первую очередь?

– Запад нас не ждал, не ждёт и не будет ждать. И Востоку мы не нужны. К кому-то присоединиться не можем. Это к нам всегда пытались прилипнуть те, кто сегодня бежит к Евросоюзу. А мы привыкли жить и никому не кланяться.

Так что Россия ещё потерпит. Посмотрите: цены растут, а люди особо не возмущаются – ждут, когда смогут покупать отечественное вместо импортного. Отказались от «Южного потока» – и ладно. Собственная страна только наполовину газифицирована. Пока тянем трубы на Запад и в Китай, в деревнях старухи уголь таскают. Причём россияне за газ готовы платить – без обмана. Чем наши деньги хуже?

Впрочем, интересы сырьевиков – это одно. Но есть ещё интересы народа. И меня больше не шмотки волнуют, которые мы ввозим в обмен на нефтедоллары, а коренные вещи. Может, санкции быстрее заставят Россию обратиться к своей инфраструктуре. Как, например, люди обрадовались, когда власть решила наконец развивать своё сельское хозяйство. У отечественных производителей хотя бы появятся новые ниши, и они смогут проскочить в какую-то щель.

Плюс история с Крымом пробудила угасающую пассионарность, вызвала всплеск патриотизма. Мы встряхнулись от летаргического сна. У нас появились враг, амбиции. Наконец-то вслух заговорили о Русском мире. И главное в нынешней России – изменение нравственного состояния. Сегодня русские расправили плечи.

А санкций бояться нечего. У страха глаза велики. Садишься за книгу – тоже пугаешься: столько всего нужно сказать. А начинаешь работу – и появляется нужный настрой.

«ПУТЬ К ВЕРЕ У КАЖДОГО СВОЙ»

– Возвращаясь к книге, нельзя не отметить, что герои вашего романа в пятой части подошли через борьбу к определённому рубежу. Что дальше?

– А дальше – душевный перелом. В общем-то, в пятой книге он уже начался. Все главные герои находятся в духовных поисках. Кто-то приходит к шаманству, максимально приблизившись к корням и земле. Одна из героинь увлекается восточными практиками и философией. Главный мой герой, Александр Дубравин, потеряв любимую женщину и цель в жизни, обретает веру. Кто-то разочаровывается в своих прежних жизненных целях и начинает искать новые. Такая внутренняя метаморфоза и есть то, к чему стремится человек.

– Ваш главный герой приходит к вере совершенно внезапно. Ещё недавно он был другим – и вдруг такая перемена[?]

– Чем упорнее человек, тем сильнее его перетряхивает в жизни. Здесь герой крепкий – и душой, и телом. В итоге у него всё происходит стремительно, через потрясение. Вера ведь – не цепь логических заключений. И кого-то может осенить в одно мгновение, как Дубравина, например. А к кому-то она приходит постепенно. Путь к духовному перерождению у всех разный, но главное – двигаться.

Так что какие-то персонажи моего романа готовы начать новую жизнь, наполненную духовно. А другие пока или насовсем останутся при своём.

– Книги «Русского креста» разные по тональности, охватывают разные эпохи новейшей истории нашей страны. Кто ваш читатель?

– Мой роман большой, в нём затрагивается множество исторических и философских тем. Две из пяти книг – об ушедшей юности, они наполнены щемящей тоской по тёплому, светлому миру детства. Рассказ об этом, наверное, вызовет ностальгию у многих людей, чья молодость пришлась на годы брежневского застоя. (Первый том так и называется – «Утерянный рай»). Но дальше, когда герои и время меняются, многие читатели могут оказаться с ними не в ладах.